Ночь вспыхнула огненными спиралями, которые возникали из черного пространства и остро вонзались в нее, в центр живота, прямо в маленькую ямку пупка; и эта маленькая чашечка, этот крошечный котелок варил-кипятил колдовское хмельное зелье, сладостно растекавшееся по всему ее телу, растворяя и расплавляя его. У ее тела не было больше границ; они слились и стали одной черной, бесконечной и могучей энергией, пронизанной огненными токами, – она и древняя, как мир, ночь. Соня задохнулась от желания. Она горела и металась, желая одновременно прогнать Максима и продлить невыносимое наслаждение, она выгибалась, она закидывала голову, она не могла больше дышать…
Она открыла глаза, затуманенно всматриваясь в непроглядную темноту. «Боже мой, я сплю! – подумала она, все еще тяжело дыша. – Какой сон!»
И даже когда в темноте черно очертилась мужская голова, настороженно приподнявшаяся над ее телом, ей все еще казалось, что она спит…
– Максим! – немо выдохнула Соня. Губы ее не слушались.
Голова медленно наплыла, приблизилась, нависла над ее лицом.
Соня с ужасом вгляделась. На голове была черная маска с прорезями для глаз и для рта, для плотоядного рта, только что, словно добычу, выпустившего из горячих влажных губ ее грудь.
Это был не сон.
Это был не Максим.
Соня закричала. Но крика не было, раздалось лишь слабое мычание. Ее рот был чем-то заклеен.
Человек наклонился поближе к ее лицу и сказал: «Тс-с-с». И приложил палец к ее заклеенным губам.
Оттолкнуть, вскочить, бежать!
Соня дернулась. И поняла, что связана. Ее руки были привязаны к изголовью кровати, ее ноги были связаны между собой.
Бессильно и беззвучно содрогнувшись, она была вынуждена затихнуть под руками, повелительно прижавшими ее к постели.
Вглядываясь в ее лицо, искаженное ужасом, человек с наслаждением завел свои руки под ее спину… медленно, очень медленно руки подобрались под ее ягодицы, переминая нежную плоть, словно он хотел отметить знаком своей собственности каждую клеточку ее тела… И вдруг эти руки потянули ее бедра вверх.
Медленно, очень медленно.
К черному лицу, к плотоядному рту.
«Хорошо, что у меня ноги связаны», – мелькнула среди хаоса, царившего в Сониной голове, трезвая мысль, когда оглушительно взорвался телефон. Они оба вздрогнули от неожиданности. Черный силуэт распрямился, выпустив Сонино тело из рук, встал и беззвучно завис над трезвонящим аппаратом, выжидая, пока он замолкнет. Телефон звонил долго и настойчиво, но наконец затих, а вместе с ним и неясные Сонины надежды на избавление. Черный силуэт еще постоял немного, словно размышляя, затем повернулся к ней, наклонился, и она едва успела вглядеться в три круглых дыры на черной маске, стараясь его узнать, как что-то легло ей на глаза и она поняла, что ей их завязывают.
Она почувствовала, как человек опустил, натянул ее ночную рубашку, задранную почти до горла, оправил, укрыл ее одеялом и подоткнул его вокруг ее тела, как вокруг ребенка. Затем веревка, связывающая ее руки, немного ослабила свое натяжение, и она поняла, что больше они не привязаны к кровати. Обрадовавшись, Соня хотела уже опустить два все еще соединенных путами кулачка на спину незнакомца, обвивавшего ее тело, как вдруг она резко взлетела и оказалась у него на плече.
Он ее понес, придерживая одеяло, которое ухватил с постели вместе с ней. Его плечо больно давило Соне в живот. Они сошли по лестнице вниз, потом в гараж, высчитывала ничего не видящая Соня, затем она услышала, как щелкнул замок дверцы, и она оказалась лежащей на заднем сиденье машины. Ее собственной машины – она узнала ее по смешанному запаху дорогой кожи и своих духов. Заурчал мотор, прошелестела гаражная дверь, и машина тронулась.
Они ехали долго. Очень долго, бесконечно долго. Соня не знала, куда. Она не знала, кто был за рулем и зачем он везет ее куда-то. Она не могла ничего спросить своим заклеенным ртом, а на ее мычания человек просто не обращал внимания. Ей было страшно, ей хотелось плакать, но она не смела; ей хотелось спать, снотворное еще действовало на ее мозг, но она сопротивлялась. Ее сознание лихорадочно искало выход: можно было бы, например, даже со связанными руками открыть дверь и вывалиться из машины на ходу… Но только что дальше? Ни убежать, ни даже встать, просто подняться с земли она не сможет, связанная по рукам и по ногам, с невидящими глазами… Он остановится, выйдет из машины, запихнет ее на сиденье. Смысла нет.
Или вот так: попытаться сесть, на ощупь закинуть свои связанные руки ему на шею и придушить его.
Да! Вот так надо сделать!
Соня оперлась локтем на сиденье, прислушалась, затем резко села и рванулась туда, где, по ее расчетам, должна была находиться голова ее похитителя.
Ее удар пришелся на его плечо, твердое, крепкое мужское плечо, и она больно ушибла об него свои руки. Человек одной рукой – второй он, видимо, держал руль – сграбастал ее кулачки и резко откинул их назад так, что Соня опрокинулась навзничь. Раздался легкий смешок. Совсем легкий, но он показался Соне знакомым… Несильно ударившись головой о мягкую спинку заднего сиденья, Соня тихо сползла, легла, сдерживая сухое, оскорбленное рыдание, рыдание страха и унижения, в котором не было слез, – оказалось, что даже плакать невозможно, когда глаза туго стянуты повязкой. От этого открытия она почувствовала себя еще более униженной и несчастной. Она тихо лежала, и ее мысли застыли, сам ее мозг застыл, и она больше не задавала себе никаких вопросов, а просто ждала, что будет дальше. Даже, засыпая, ждала, и ей казалось, что она не спит…
Когда Соня проснулась, машина уже стояла. Она было подумала, что ей снится дурной сон, но очень быстро вспомнила все, что с ней произошло. Она подивилась, что в подобной ситуации смогла заснуть, пусть даже и под действием снотворного… Еще удивительнее было то, что страха не было. Вернее, страх был, конечно, был, и немалый, и все же меньше, чем она могла бы предполагать; меньше, чем леденящий ужас, с которым она обнаружила могилу своего отца в собственном саду.
Клацнула дверца. Человек вышел из машины. Щелкнула зажигалка, и через минуту до нее долетел запах сигаретного дыма. Соне тоже отчаянно захотелось курить. Но она была лишена даже возможности попросить сигарету… Соня слабо потянула ноздрями воздух, пытаясь определить, кто мог курить такие сигареты, но не смогла. Из ее знакомых вроде бы никто не курил, кроме Маргерит и Максима. И ее самой, разумеется.
Минут десять протекли в полнейшей тишине. Соня начала снова немного забываться, скользя между сном и реальностью… Она вздрогнула, когда открылась задняя дверца. Человек взял ее за ноги и потащил, как сверток. Затем перехватил ее тело, и она снова оказалась у него на плече, безгласная и беспомощная. Одеяло легло на нее сверху, свесившись с ее головы вниз. Какое-то время он молча шагал, и его плечо отдавало при каждом шаге ей в ребра. Тишина вокруг стояла абсолютная, воздух был свеж и холоден, и было очевидно, что они не в городе. Должно быть, вокруг стояла ночь, но Соня полностью потеряла представление о времени и уже ни в чем не была уверена.