Но опасность подстерегала расчет 150-миллиметровки с другой стороны. Старшина Николай Шендаков вместе с тремя бойцами своего отделения подползли к орудию на сто метров и открыли огонь из автоматов.
Через короткое время их засек расчет крупнокалиберного «машингевера», но они успели очередями из «ППШ» срезать двоих артиллеристов из расчета орудия и заставили остальных спрятаться за щит или залечь.
– Бей по орудию, – приказал огнеметчику капитан Бобич, пристраивая автомат.
– Далеко. Пришибут нас.
– Две жизни прожить хочешь, дядя? – выругался ординарец и дал очередь в артиллериста, вставшего за прицел орудия.
Младший сержант нажал на спуск своего ружья. Струя горящей жидкости выплеснулась метров на сорок, не достав пушку. Но полоса огня и черного смолистого дыма образовала клубящуюся завесу. Загорелся мох, добавив еще дыма.
– Жарь, дядя! – кричал ординарец Андрей.
Младший сержант уже понял замысел капитана и выстилал новые полосы шипящего огня.
Под прикрытием дымовой завесы к орудию приблизились разведчики и бросили несколько «лимонок», срезав осколками наводчика и еще одного из уцелевших артиллеристов. Массивное орудие стояло заряженное и готовое открыть огонь, но стрелять из него было некому.
Расчет «Дегтярева» сумел подползти поближе и точными очередями заставил замолчать крупнокалиберный «машингевер». Оба взвода поднялись и снова двинулись вперед. Однако усилили огонь остальные пулеметы, а через несколько минут снова замолотил крупнокалиберный «машингевер».
Атакующие бойцы залегли. Саша Бобич, недоучившийся студент, пришедший на фронт в начале марта сорок третьего зеленым младшим лейтенантом и уже набравшийся достаточно опыта, тоже лежал вместе с бойцами.
Расстояние до немецких позиций оставалось всего ничего. Но подняться и одолеть последние десятки метров было невозможно. Вели непрерывную стрельбу не только пулеметы, но и автоматы, винтовки. Летели, кувыркаясь в воздухе, гранаты-колотушки и взрывались в опасной близости.
Огнеметчики меняли баллон. Пуля, звякнув, пробила металл. Вскрикнул помощник младшего сержанта и пополз прочь от зеленого девятилитрового баллона, не обращая внимания на перебитое другой пулей запястье.
Больше, чем тяжелая рана, его пугала струйка горючей жидкости, вытекавшая из баллона. Ему приходилось видеть, как заживо сгорали люди (плавились даже пряжки ремней), кричали от жуткой боли, тщетно пытаясь погасить, стряхнуть с себя липкое пламя.
Пуля, пробившая заполненный баллон, не дала искры. Это спасало обоих огнеметчиков и капитана Александра Бобича с его ординарцем. Все четверо торопливо отползали от разлившейся лужи, остро пахнувшей ацетоном.
Нервное напряжение заставляло немецких солдат ползти навстречу атакующим, гранаты падали все ближе. Пулеметчики, опасаясь внезапного рывка, стреляли непрерывно, порой толком не целясь, едва успевая менять раскаленные стволы. От спешки заклинивало затворы. Эффективность пулеметного огня снизилась. Капитан понял, что медлить дальше нельзя.
Он поднялся первым вместе со своим ординарцем. Следом вскочил младший лейтенант, стреляя с пояса из автомата. Взводы в очередной раз кинулись в атаку.
Наверное, она была бы отбита, но саперы бросили с полдесятка дымовых шашек, взорвался пробитый еще одной пулей баллон с горючей жидкостью. Дым мешал немецким пулеметчикам взять точный прицел, хотя трассы летели густо, находя новые жертвы.
Саперы подползали к орудию со связками взрывчатки. Артиллерийский унтер-офицер, старший расчета, раненный осколками «лимонки», несколько раз выстрелил из длинноствольного «люгера». Упал сапер с приготовленной к броску противотанковой гранатой.
Унтер-офицер, хоть и был ранен, не имел права оставить исправное орудие. Он скатился в капонир, где прятался один из подносчиков снарядов, держа наготове карабин.
– Где остальные? – спросил он, уставившись на унтер-офицера в изодранном окровавленном мундире.
– Русские прорвались.
Взорвалась противотанковая граната, выпавшая из рук раненого сапера. Унтер-офицер сменил обойму «люгера», он был намерен сражаться до конца. Подносчик боеприпасов, рослый упитанный солдат, выстрелил, не целясь, из карабина и потянул из чехла гранату-колотушку.
Две увесистые связки тола рванули, перекрыв грохотом стрельбу вокруг. Вышибло и отбросило в сторону смятое колесо, орудие осело набок, уткнувшись стволом в землю.
Обрушило бруствер капонира, завалив по грудь подносчика, так и не успевшего достать гранату. Унтер-офицер прошел со своей батареей путь от Франции и до Москвы. Под Смоленском он рушил фугасами укрепления русских и старые, красного кирпича здания.
Он с удовлетворением наблюдал, как удачно попавший в окно снаряд взрывался в тесном пространстве. Стена и крыша словно вспучивались от мощной взрывной волны, а затем разлетались, разваливаясь на куски.
Там же, под Смоленском, унтер-офицер накрыл шрапнелью скопившуюся на берегу Днепра, зажатую танками толпу русских солдат. Шрапнель была его коньком. Заряды взрывались точно на высоте трех десятков метров, а когда русские шарахались прочь, на выгоревшей траве оставались лежать каждый раз несколько убитых и тяжело раненных.
Под Москвой батарею смяли тяжелые «тридцатьчетверки», и унтер-офицер чудом ушел от смерти, отступая с полком через бесконечные снега и страшные морозы, которые убивали его камрадов не хуже, чем шрапнель. Тогда он потерял четыре пальца на ногах, сильно хромал, но в тыл его не списали.
Сегодня смерть снова подбиралась к нему. Собрав все силы, унтер-офицер, шатаясь, отходил к лесу, посылая пулю за пулей в своих преследователей.
Автоматная очередь перебила плечо, вышибла из руки «люгер». Сдаваться было поздно, и он попятился в отсечную траншею, где хранились снаряды.
Наверху показалась фигура светловолосого русского солдата. Унтер-офицер хотел крикнуть, что он ранен, сдается и никогда не был нацистом. Он простой служащий, и у него трое детей.
Но русский исчез, а сверху упала граната. Она разорвалась среди массивных гильз, набитых мешочками с артиллерийским порохом.
Вспышка поглотила унтер-офицера, удачно начавшего эту войну и уже присмотревшего хороший участок земли под Смоленском. Правда, Смоленск снова взяли русские…
Он не почувствовал боли, когда взрыв сразу несколько фугасных снарядов смешал его вместе с болотной торфяной землей Полесья. Исковерканный «люгер» отлетел в капонир, где подносчик боеприпасов разглядел сквозь пелену в глазах русских солдат.
Выстрел из карабина, пробивший каску и голову, слился с взрывом снаряда. Из ложбины одна за другой, выныривали самоходки.
Второе орудие не успели толком развернуть. Оно оглушительно грохнуло, выбросив язык пламени. Фугасный снаряд весом тридцать восемь килограммов прошел в нескольких метрах от машины Карелина и взорвался в ложбине.