– Генка взорвался! – кричал заряжающий Костя Бурлаков, дергая Карелина за плечо.
– Вижу, – ответил старший лейтенант. – Подавай снаряд.
Остатки тяжелой батареи добивали с остервенением. Самоходчики видели, как горела вместе с экипажем «сушка» веселого лейтенанта Геннадия Рыбянченко. Все, нет Генки! Даже похоронить нечего будет. И от ребят ничего не осталось.
Оба пехотных взвода понесли большие потери от пулеметного огня. Крупнокалиберные «машингеверы» оставляли рваные сквозные раны, от которых люди умирали в считанные минуты. Скорострельные «МГ-42», рассеивая плотные трассы, пробивали тела бойцов сразу в нескольких местах, дробили кости, превращали в месиво внутренности. «МГ-42» не зря называли «пилой Гитлера».
Теперь, прорвавшись через завесу огня, когда пулеметы были разбиты снарядами или раздавлены гусеницами самоходок, пехота добивала все живое.
Ординарец Бобича, Андрюха Минаев, бежал вперед, не отставая от капитана. Прошил очередью рослого артиллериста, который перезаряжал карабин. Патронов не жалел, а лицо с мягкими детскими чертами исказилось от злости. Тяжело раненный немецкий солдат все же сделал попытку вскинуть карабин.
– Не выйдет. Жри, гад!
Андрей снова нажал на спуск В декабре сорок третьего, отступая, немцы сожгли его деревню. Андрюха, тогда ему было шестнадцать, потерял в один день отца и старшего брата. Щадить фрицев он не собирался.
Десантники окружили в траншее группу артиллеристов во главе с обер-лейтенантом. На предложение сдаться они ответили огнем, а затем дружно кинулись на прорыв.
Бежать было некуда. От леса их отсекли плотным огнем, и кустарник на краю болота стал последним убежищем. Автоматные очереди срезали кусты, находя лежавших среди кочек немцев.
– Уходим! – дал команду Павел Карелин. – Мы тут сами в окружении.
Увидел, что Евсеев Иван пытается достать огнем уцелевших немцев, передал по рации:
– Не лезь, в трясину врюхаешья. Добей крайнее орудие.
Сам Карелин выпустил снаряд в орудийный погреб. Там вспыхивали гильзы с порохом, взрывались фугасные головки.
На машины спешно грузили раненых. Задание было выполнено, все четыре орудия разбиты, вмяты в землю. Теперь оставалось эвакуировать раненых и пробиться к своим.
С опушки леса били два миномета, стреляли из винтовок и автоматов уцелевшие артиллеристы и подошедшая к ним подмога. Самоходки огрызались редкими орудийными выстрелами, прикрывая отход десантников и пехоты.
До своих добрались, оставив позади еще нескольких погибших. Докладывал как старший по званию командир десантной роты капитан Бобич. Уничтожение тяжелой батареи обошлось дорого. Погибли двадцать шесть человек, более тридцати были ранены.
– Недешево нам эта батарея досталась, – качал головой подполковник Тюльков. – В операции, считая экипажи самоходок, человек девяносто участвовали?
– Около того, – кивнул Александр Бобич.
– Потери – две трети. Слишком много! Напролом лезли?
– А там по-другому невозможно, – вмешался Павел Карелин. – С одной стороны болото, с другой – лес. Одних пулеметов штук шесть было, из них два крупнокалиберных.
На этом разговор закончился. Тюльков объявил благодарность стоявшим перед ним бойцам и офицерам, сказал что-то о наградах. Но все понимали, главное сейчас – удержать плацдарм.
Немцы продолжали обстрел строящейся переправы из минометов и полевых орудий. Часть мин и снарядов летели в сторону пехотного батальона и самоходок Дважды предпринимались контратаки. Последняя, уже перед закатом, была наиболее упорная.
Под прикрытием двух уцелевших «хетцеров» и минометного огня группы по 10–15 человек перебежками пытались вклиниться в оборону.
Это были рослые молодые парни в камуфляжных костюмах. Почти все были вооружены автоматами, часть из них имели новые штурмовые винтовки «МП-43» под уменьшенный винтовочный патрон.
Сюда перебросили специальную штурмовую роту. Хорошо подготовленные солдаты прокладывали путь плотным огнем и гранатами. Но бойцы десантной роты и пехотного батальона уже не уступали по опыту «штурмовикам».
Автоматные очереди и взрывы гранат раздавались до темноты. В самый напряженный момент Тюльков приказал открыть огонь из орудий самоходок Осколочные снаряды, взрываясь в опасной близости от своих траншей, заволокли вечернее небо пеленой дыма от сгоревшей взрывчатки и тлевшего мха.
Орудийный огонь в упор страшен и для бывалых солдат. Выстрелы и взрывы сливались в непрерывный грохот. Рослые тренированные парни из штурмовой роты видели, как осколки наносят смертельные раны их камрадам. Взрывы подкидывали разорванные тела, смятые каски.
Молодой капитан с рыцарским крестом, полученным за штурм Харькова в сорок третьем году, преодолел дымившиеся воронки, между которыми лежали тела его солдат.
За ним бежали с десяток наиболее смелых парней. Капитан в упор застрелил из «маузера» двоих красноармейцев, солдаты опустошали магазины автоматов, убив и ранив еще несколько человек.
Капитан Александр Бобич имел более скромные награды, однако науку ненависти постиг в полной мере. Расстреляв диск автомата, бросился на «рыцаря» и сильным ударом разбил о его каску приклад. «Маузеровская» пуля вырвала клок кожи под ухом. Оглушенный капитан с руганью обрушил тяжелый казенник «ППШ» сбоку, целясь в шею.
Удар свалил немецкого офицера. Ординарец Андрюха, хрипло крича, стрелял в бежавшего следом ефрейтора. Тот упал, но рядовой Минаев продолжал нажимать на спуск автомата.
Началась рукопашная схватка, более похожая на свалку, где кричали, матерились на нескольких языках и били друг друга прикладами, ножами, саперными лопатками. Почти вся группа во главе с немецким капитаном осталась лежать возле траншеи.
Андрей Минаев подобрал «маузер» и выпустил остаток обоймы в сторону отступивших врагов. Его позвал Александр Бобич:
– Хватит палить. Помоги раненого перевязать.
– Сейчас…
Семнадцатилетнего ординарца трясло. Он с трудом отходил от горячки боя. Капитан Бобич помогал санитару накладывать шину на перебитую ногу молодого красноармейца, немногим старше Андрея. Парень дергался от боли, во рту закипала розовая слюна.
– Мамоньки… болит, сил нет. Отрежут ногу, да?
– Лежи спокойно, – прижимал его коленом санитар.
Он видел, что нога перебита почти надвое. Вряд ли парню доведется когда-нибудь сплясать. Дотащить хотя бы живым до санчасти, а там как бог даст. Андрей сунул «маузер» за ремень и принялся тоже помогать санитару. Капитан, в прожженной гимнастерке, расстегнув пуговицы, вслушивался в прерывистое дыхание сержанта, лежавшего недалеко от парня с перебитой ногой.
– Умирает он, товарищ капитан. Три пули в грудь словил, – сказал санитар.
– Дай бинт, перетяну потуже. Его в первую очередь к хирургу надо.