– Простите, вы – Юлия Сергеевна Рыбалко?
– Да, а вы… вы чья-то мама?
– В смысле? – растерялась Регина.
– Ну, кого-то из моих учеников?
– А! Нет, я по другому делу. Видите ли, я адвокат, и мне нужно поговорить с вами о…
– Вы меня, пожалуйста, извините, – перебила хозяйка квартиры, – но у меня сейчас частный урок. Подождете полчаса?
– Разумеется!
Регина удивилась, когда Рыбалко распахнула дверь перед незнакомым человеком, однако, оказавшись в прихожей, поняла, почему женщина так беспечно себя ведет: на подстилке у входа в гостиную лежал огромный бульмастиф. Он лишь слегка приподнял голову при виде Регины, пару раз пошевелил бровями и снова опустил морду, как будто ему было тяжело поддерживать ее в вертикальном положении. Однако Регина ничуть не сомневалась в быстроте реакции собаки, вздумай она напасть на ее субтильную хозяйку! Усевшись в гостиной, она приготовилась к ожиданию. Чтобы не терять времени даром, пробежала глазами свои записи, подготовленные заранее, чтобы задавать вопросы только по делу. Время тянулось невероятно медленно, но вот наконец детские ноги в тапках прошаркали мимо двери к выходу. Регина услышала слова прощания, а через минуту в комнату вошла Юлия Рыбалко.
– Так как, говорите, вас зовут? – спросила она.
Регина не говорила ей своего имени, поэтому представилась, еще раз повторив, что является адвокатом.
– Значит, вы по поводу ипотеки, которую брал мой бывший муж? Понимаете, я ведь…
– Погодите, Юлия Сергеевна, – прервала женщину Регина, – я понятия не имею, о чем вы говорите. Мое дело – уголовное!
– Господи, неужели Юрка что-то натворил?! Он, конечно, не подарок, но…
– Я незнакома с вашим экс-супругом. Я здесь по поводу дела двадцатилетней давности.
– Двадцатилетней? – удивилась Рыбалко. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду ваши отношения с Егором Сугривиным.
Регина увидела, как резко изменилась в лице Юлия Сергеевна.
– У нас с Егором не было никаких отношений! – резко заявила она. – Уходите немедленно – я не намерена обсуждать это с вами!
– Простите, я понимаю, как вам, должно быть, тяжело…
– Ничего вы не понимаете!
– Понимаю, потому что как раз сейчас веду дело девушки, едва не оказавшейся в вашей ситуации. А еще в процессе мне пришлось иметь дело с несколькими женщинами, которые не были столь везучими, как моя нынешняя клиентка, и пострадали так же, как и вы!
Рыбалко собиралась возразить и даже набрала воздуху в легкие, но вдруг выдохнула. Маска раздражения постепенно покидала ее лицо.
– Пойдемте на кухню, а? – сказала она уже гораздо спокойнее. – Я… я сделаю нам кофе, и, если это так важно, я отвечу на ваши вопросы.
Регина ожидала более длительного и яростного сопротивления и удивилась тому, как быстро Юлия Сергеевна сменила гнев на милость. Может, ей, как и большинству пострадавших от насилия женщин, требовался внимательный и терпеливый слушатель? Интересно, рассказывала ли она хоть кому-то о том, что произошло с ней в юности, или скрывала от всех, даже от мужа и родителей, испытывая чувство стыда и неловкости за то, что не сумела дать должного отпора?
Пока Рыбалко варила кофе в медной джезве, Регина молча разглядывала скромное убранство кухни. Мебели, наверное, лет двадцать, но она чистая, как и посуда, и плита. Никакой кухонной техники типа электрической мясорубки или микроволновой печи – видимо, репетиторством много не заработаешь. Наконец Юлия Сергеевна закончила и повернулась к Регине, держа в руках джезву.
– У меня получается отличный кофе, – сказала она. – Попробуйте, и сами увидите!
Регина попробовала, решив сделать хозяйке приятное, но вынуждена была признать, что та сказала чистую правду: напиток и в самом деле вышел на славу, о чем Регина и поспешила сообщить.
– Значит, вы пришли из-за Егора, – проговорила Рыбалко. – Что ж, я слышала о том, что с ним случилось.
– И как вы к этому отнеслись?
Юлия Сергеевна ответила не сразу. Регине не показалось, что она взвешивает каждое слово – скорее, что она и сама себе задавала этот вопрос, но, видимо, так и не нашла на него ответа.
– Знаете, – сказала учительница наконец, – я думала об этом. Сначала я не была уверена, о нем ли речь – мало ли… Но потом, когда услышала имя Кузьмина, сомнений не осталось. Я понимаю, о чем вы спрашиваете: обрадовалась ли я известию о его смерти? Нет.
– Он надругался над вами, и вы его простили?
– Надругался – не совсем правильное слово… Скажите, откуда вы вообще узнали о случившемся?
– Это секретная информация, уж простите. Но я знаю, что Сугривин вас изнасиловал, когда учился в школе.
– Я до сих пор не могу понять, как могла такое допустить! Мне было двадцать с небольшим. Молодым специалистам платят мало, и я обрадовалась предложению Александры Дементьевны…
– Кого, простите?
– Матери Егора, ее так зовут. Ну вот, я была в восторге, потому что она обещала хорошие деньги, а заниматься с ним требовалось как минимум три раза в неделю. Я надеялась поправить свое материальное положение, понимаете?
– В этом нет ничего предосудительного, Юлия Сергеевна, – сказала Регина. – На вашем месте любой поступил бы точно так же!
– Называйте меня просто Юлей, ладно? – попросила Рыбалко. – Только ученики зовут по имени-отчеству… Мне кажется, я сама виновата в сложившейся ситуации: если бы я была более внимательной и сразу пожаловалась Александре Дементьевне или бросила бы эту работу, ничего бы не произошло!
Ну, вот оно, подумала Регина, конечно, самое правильное в подобной ситуации – обвинять себя саму, корить за неправильное поведение! Так поступает большинство жертв изнасилований, к этому их толкают и СМИ, и разного рода деятели, обвиняющие женщин в «провоцировании» преступников, привлечении излишнего внимания, кокетстве и так далее. Женщина виновата уже потому, что она – женщина, а не мужчина, и бороться с такой точкой зрения очень трудно, так как сами жертвы испытывают чувство вины. Это возмутительно!
– Юля, вы категорически не правы! – не сдержалась Регина. – Уверяю вас, что ваши терзания беспочвенны, ведь Егор Сугривин поступил подобным образом не только с вами. Он изнасиловал не одну женщину, и даже не двух или трех. Сугривин полагал, что имеет на это право, он возбуждался, когда ему оказывали сопротивление. Со временем такой секс стал ему необходим. Это было психическое расстройство, однако Сугривина нельзя назвать больным человеком: ему нравилась заведомо беспомощная позиция женщины, он получил удовольствие от борьбы, в которой неизменно оказывался победителем в силу физического превосходства… И, уж поверьте, его вовсе не мучили угрызения совести по поводу того, что он сотворил со своими жертвами!