— И что? — осведомился он спокойно, когда я задал ему вопрос в лоб. — Я всегда мог предварительно прощупать почву для официального запроса русского правительства. Будучи посланной неофициальным лицом, просьба или вопрос ни к чему не обязывали в случае отказа и не наносили ущерба государству Российскому.
Да он патриот! — невольно восхищаюсь. На словах точно. Классно защищается.
— И неформальные встречи с обменом информацией служили для того же. Никогда я не взял ничего ни прямо, ни косвенно от врагов наших!
Очень может и так. Какой смысл идти поперек воли царицы и подставляться. Есть и другие возможности. Написать, например, письмо губернатору с просьбой прислать для конюшни лучшего качества сено. Тот еще счастлив будет исполнить мелкую просьбишку в лучшем виде. И ведь под дачу взятки не подведешь. Дружеская услуга. За казенный счет. А самому и тратиться не надо. Один сено, другой вино, третий продукты к столу с почтением и радостью. Глядишь, и жизнь налаживается.
— И в воровстве обвиняют клеветники! Не было этого!
Почти наверняка чистая правда. Совершенно незачем было укрывать и воровать государственные деньги. Я еще по прежней должности в курсе: государыня жаловала его драгоценностями и неоднократно крупными суммами по первому обращению. Ему и не требовалось бюджетного касаться, и так все получал без промедления. С юридической точки зрения и сейчас, и тем более по законам будущего с правоведами и адвокатами — абсолютно чист.
— Я верю, но интересует вовсе не это. Мы договорились честно?
— Пусть так, — произнес после запинки, сбил я его с мысли и не дал закончить очередную сагу о любви к России. — Открыто. Я знаю, почему Анна Карловна взъелась. Сам виноват. Видя ее откровенное пренебрежение к своему жениху, попытался выяснить, не согласится ли она выйти замуж за другого.
Хорошее слово «другой». Родной сын. Не просто так.
— Это было крайне опрометчиво, — говорю со вздохом.
Историю эту мне доложили в нескольких вариантах достаточно скоро. Двор живет сплетнями, и поставить в известность о некоем пикантном случае высокопоставленного человека — бонус на будущее. Еще год назад герцог попытался выведать, не согласится ли принцесса выйти замуж за его старшего сына Петра Бирона. При этом он заранее заручился поддержкой императрицы. Неизвестно, насколько точно воспроизвели слова, но он якобы процитировал царицу: «У меня на руках принцесса, которую надо отдавать замуж. Время идет, она уже в поре. Конечно, принц не нравится ни мне, ни принцессе; но пришло время».
Породниться с царским домом — высшая ступень для него, сохранение власти при любом раскладе. Долгорукие с Меншиковым на том же погорели. Элементарные вещи, но как иногда умные люди сыпятся на пустяках. Но тут есть одна тонкость. Упорно ходят слухи о том, что матерью последнего ребенка Бирона, Карла Эрнста была не жена Бенигна Готлиб, а сама императрица Анна Иоанновна.
Он действительно был всегда рядом с государыней. Особо примечательно то, что, когда вельможи выбрали Анну в императрицы и срочно пригласили ее в Москву, она поехала налегке, но взяла с собой Карла Эрнста, которому исполнилось на тот момент один год и три месяца. Казалось бы, зачем?
Но спрашивать про это не стану, и на следствии тоже интерес не проявляли. Династические сложности с нежданным родственником никому не требуются. Уверенного ответа за невозможностью сделать анализ ДНК еще лет триста не получить. Сама Анна Иоанновна молчала, значит, быть по сему.
— И сам Петр на шесть лет младше и не ровня царевне. — Тут Бирон посмотрел пронизывающим взглядом.
Несложно воспроизвести мысли: «Чем любовник хуже мужа» и «Сам в кровать залез с явно не дворянским происхождением, а строишь из себя». Почему-то практически все дружно записали меня в любовники новой императрицы. Фаворитом стал, а вот царского тела пока не пробовал и не особо стремился. Хорошо в мозги запала идея Стеши.
— Разве в том дело? — сказал он досадливо и осекся.
— Продолжай, раз начал.
Знаю я эти театральные приемы. Переигрывает. Мы не в сериале.
— Вся правда, как на духу! Не интересуют Анну мужчины… — понизил голос до еле слышного, будто мы не одни в камере.
Я посмотрел и откровенно ухмыльнулся Ни одного слова не прозвучало, а уверенности у Бирона поубавилось заметно. Если царица по розовой линии, то я каким боком в ближайшие угодил?
— …С Менгендихой в одной кровати спит.
А вот это чистая правда. Началось это уже после моей отставки. Полагаю, история с саксонским посланником сыграла заметную роль. Требовалось утешение, а в тот период ни одна особа мужского пола не могла приблизиться на пистолетный выстрел. Все накрученные императрицей внимательно следили за соблюдением приличий и нравственности. Обложили ее со всех сторон не по-детски. Чуть ли не под замок посадили. Могла дойти до депрессии, но нашла иной выход.
Нет, будь я обычным мужиком из-под Архангельска, скорее всего натурально пучил бы глаза и удивлялся. Только хоть тело у меня здешнее, душа из иных времен. И там не то чтобы совсем в порядке вещей, но никого таким поведением не поразишь. Хотя и в далеком двадцать первом веке не все афишируют свои наклонности. Бывают замужние, изменяющие мужьям, так почему с женщиной хуже, чем с мужчиной? По мне, напротив, окажись любовником кто-то из гвардейцев, непременно полез бы выяснять отношения. А так всех ситуация устраивает. Ну, может, кроме будущего супруга, только его мнение мало кому сдалось.
— Все это мне не интересно, — говорю с ленцой. — Не за тем пришел. Хотелось услышать компетентное мнение о людях у власти.
— О ком именно? — деловито спросил Бирон.
— Начнем с Кабинета министров.
Очень интересный государственный орган. Анне Иоанновне сидеть за делами быстро наскучило. Она почти перестала приходить на его заседания, лишь изредка заглядывая для проформы. А чтобы дела не стояли и не докучали бесконечными бумагами и докладами, передала Кабинету право решать дела своим именем. Указом от 9 июня 1735 года подпись трех министров была приравнена к подписи императрицы. На практике же было достаточно и двух, а затем и одной подписи министра под указом.
— Например, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, — предлагаю, с удовольствием наблюдая загоревшиеся неприязнью глаза.
Формально не занимая в этом высшем правительственном учреждении первого кресла (оно было за Черкасским), Остерман подавлял и частенько обставлял остальных членов собрания, если они не выступали единым фронтом. Его жизнь полностью и целиком была поглощена работой и интригой. Все остальное казалось ему второстепенным и не важным.
Как правило, в самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры он заболевал. Сказавшись немощным, что происходило всегда при необходимости принимать важнейшие решения. К примеру, уклонился от написания манифеста о регентстве. Причем на первоначальном обсуждении присутствовал и тут же доложил царевне о происходящем, в очередной раз сделав правильную ставку.