— И что с того? Где про меня хоть слово?
— Юлленборг предложил, чтобы в случае неудачи готовилась бежать в пределы Швеции, «когда наступит момент нанесения решительного удара», дабы потом с обозом оккупационной армии вступить в Санкт-Петербург.
— Пусть Юлленборги и Нолькены говорят и пишут что хотят, не существует подписанных мной обещаний!
Ей бы еще звонок к адвокату потребовать и санкции на арест. Молодец, хорошо защищается. Только у нас нынче еще не правовое демократическое государство, а обычная неконституционная монархия. Высшая инстанция приказала, вариантов нет. Веры тебе ни на грош.
— Да кому они требуются, — говорю с досадой. — Достаточно уже известного, чтобы отправить на плаху, а примется Ушаков с пристрастием разбираться, не один Лесток, а начиная с Никиты Трубецкого, — глаза Елизаветы расширились, такого она не ожидала, — запоют сообщники соловьями. Знаешь, что противнее всего? Готовность заплатить шведам полученными твоим отцом землями по Ништадтскому миру. За свое непомерное честолюбие готова отдать не просто земли, сотни тысяч жизней и мечту Великого Петра.
— Ты, Миша, будто амбиций и тщеславия лишен.
— И я не ангел, но то же твоя страна, раз на трон замахнулась. Как раздавать территории? Хуже любого предательства.
— А кто сказал, отдала бы? Ничего я не подписывала!
— О! То есть с самого начала собиралась кинуть благодетелей. Они тебе деньги и помощь военную, а ты им фигу!
— Не говорила я такого!
— И не надо. И так понятно. Снимаю свое возмущение по поводу наследства Петрова. Ты хитрее, чем полагал. Или посоветовал кто?
— А ведь могло все быть иначе, не появись Алеша. Случай. Ты бы при мне остался и первый за Елизавету Петровну бы стал. Так еще не поздно! Будь со мной, и все изменится. Все получишь!
Поздно, подумалось. Слишком много времени прошло, и не вижу причин менять сторону. Тем более подобного рода обещания — прах и тлен. Сейчас и корону предложит, а затем сам на Камчатку отправлюсь. Кому приятно видеть рядом свидетеля слабости и поражения.
— Наверное, так могло произойти, — отвечаю вслух, — но не Разумовский, так еще кто меня сменил бы в твоей постели.
Он ведь не один был, кто же того не знает.
— Ну, Анна тоже не скучает одна, есть кому заменить любовника, пусть и женского пола.
— Еще и клевета на царствующую особу, — говорю с тяжелым вздохом. — Хотя куда уж больше. Вставай, и пойдем.
— Куда? — упавшим голосом спросила Елизавета.
— Для начала в Шлиссельбургскую крепость, в соседнюю камеру с Бироном. Ну да теперь скоро с семьей в ссылку отправится, места освобождать для новых узников потребуется.
— А он ведь тоже злоумышлял на власть, а не на плаху, в ссылку. А куда?
— В Астрахань с семьей, под надзор, — охотно делюсь.
Ну что поделать, раз Анна у нас такая вся из себя гуманистка. Даже врагов по-христиански почти прощает. По мне, лучше бы промолчала насчет здоровья Елизаветы Петровны, тогда можно было бы случайно с лестницы уронить вниз головой. Нет человека — нет проблемы. А пока дщерь Петрова жива, неприятности не закончились. Видать, знает меня не хуже себя, сразу приказала не трогать. Неужели нечто такое когда-то говорил, а у нее в памяти отложилось? Не помню…
— И чем я хуже?
— Не станешь запираться, все как на духу выложишь, по старому знакомству замолвлю слово.
— Обещаешь? — недоверчиво спрашивает.
Натурально с Анной общалась достаточно, чтобы все соображать про реакцию и как себя поведет. А боязно. Сама решилась на переворот, почему та не сумеет отправить на эшафот? Со злости, от обиды, в гневе. Лишняя страховка не помешает. Эх, красавица, и чего тебя Анна Иоанновна замуж за немецкого герцога не выдала? А то за французского. Пусть и не на золоте, однако сытно едала бы до конца дней и развлекалась. Не дано нам знать, где найдем, а где потеряем. И к лучшему.
— Не я буду приговор выносить, но повлиять постараюсь.
Но тебя рядом ни при каких условиях не оставлю. В Пелым, Березово или Нерчинск, в острог-одиночку, и при попытке освобождения охрана имеет право прикончить на месте. И никак иначе. Понадобится — силком заставлю царицу инструкцию написать. Вплоть до обещания отставки. Живая Елизавета Петровна — вечная угроза династии и доказала то реальными действиями. И ребенок от нее тоже. Даже не монастырь, Евдокия Лопухина и там умудрилась родить, по слухам. Пришло время показать, кто в доме хозяин. А сделать это можно, только отказавшись от роли «доброй женщины» и выступив во всей силе самодержавной государыни. В одиночку, до смерти!
Арестованных требовалось колоть срочно. Поэтому в процессе допросов помимо людей Ушакова поучаствовал еще полицмейстер Санкт-Петербурга Яков Петрович Шаховской. Доверие к главе Тайной канцелярии пропало напрочь, когда на показаниях всплыло имя личного адъютанта Ушакова. Очень похоже, если и не знал в подробностях, мог догадываться о происходящем. Сидел и ждал, чем закончится история. Пока никто «слово и дело» не кричит, его хата с краю. Генерал-прокурора Трубецкого привлекать к следствию поостерегся. Убитому сержанту Трубецкому, тому самому, приходился дальним родственником. Здесь все повязаны помимо лично Ломоносова, и приходится учитывать при любом раскладе семейные связи.
А князь Шаховской крайне заинтересован показать свои достоинства в лучшем виде. Еще недавно уверенно творил карьеру под руководством Бирона, показал себя умелым администратором и ничем особенным себя не скомпрометировал. Потому до поры оставался на прежней должности, как и большинство чиновников. Позже многих из них планировалось перевести на иную должность и проверить реакцию. Шаховскому светила должность обер-прокурора Священного Синода. На духовные дела у меня давний нехороший прицел, и требовался подходящий человек. С тамошней коррупцией и небрежным ведением дел, упорным нежеланием нести образование в массы требовалось что-то делать всерьез.
Я в основном курировал следователей, то есть проверял показания и отсеивал случайных людей. В результате достаточно быстро выяснили имена двадцати шести участников заговора и полутора десятков слуг, имеющих что сказать. В кругу заговорщиков подробно обсуждалось, как «собрать партию» для совершения переворота и действовать по достижении цели. Особенно рьяно решали, что делать с Анной. Убить или сослать. Про некий суд речь не шла. Обвинять ее в принципе не в чем. Разве в недопущении к власти мечтающих о ней.
За некоторыми названными на следствии пришлось посылать арестовывать в полки, но чем дальше, тем больше все предприятие представлялось мне фарсом, а не серьезной подготовкой. Выше поручика ни одного чина, программа отсутствует, точной даты не имеется, зато все пьют и болтают. Хотя кто его знает, встань такой мелкий офицерик на карауле в царском дворце и вместо охраны посадит под замок. Короче, переворот в африканской глубинке. С упором на русский «авось» и готовностью вельмож подчиняться любому сидящему на троне. И ведь что обидно, могло выгореть!