Джек уставился застывшим взглядом на конверт, лежащий на столе в гостиной штаб-квартиры «Немезиды». Это была обычная бумага, но Джек знал, что внутри – в конверте – целая жизнь. Его новая жизнь.
– Здесь все, – пояснил Саймон. – Пятьдесят фунтов. Билет на поезд до Ливерпуля и спальное место на пароходе «Каталония», который идет в Бостон. Поезд отходит завтра в двенадцать тридцать от вокзала Юстон. Ах да, и Марко обеспечил тебя паспортом.
– Ты теперь мистер Джон Даттон, – вставил Марко. – Родился восемнадцатого мая тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года.
Джек открыл конверт и изучил паспорт.
– Никогда не знал, в какой день я на самом деле родился.
– Ну, теперь у тебя есть дата, когда можно праздновать день рождения, – сказал Лазарус, попыхивая трубкой.
Джек посмотрел на Еву. Она стояла в противоположной части комнаты, обхватив себя руками. Взгляд у нее был отсутствующий. С тех пор как они вышли из таверны, она не произнесла ни слова. Как если бы она уже начинала привыкать к его отъезду.
– Да, наверное, – рассеянно ответил Джек.
– Месть свершилась, – заметила Харриет, – это уж точно. Рокли не только мертв, но и опозорен. Это должно принести вам удовлетворение.
Когда-то Джек желал этого больше всего на свете. Но сейчас…
– Значит, Америка? – сказал Лазарус. – Никогда там не бывал. Говорят, там живут одни пуритане и хулиганы.
– Роль хулигана я освоил, – сказал Джек, – так что, может быть, я придусь там кстати.
– Вы можете стать ковбоем, я про них читала. – Глаза Харриет возбужденно заблестели. – Представьте, у вас на голове стетсон, на бедре – шестизарядный револьвер.
Джек фыркнул.
– Оружия с меня хватит, и эту дурацкую шляпу я не надену.
– Какие у тебя вообще планы? – Ева вышла из задумчивости и пристально посмотрела на Джека.
Далтон встал так быстро, что его стул накренился назад и с громким стуком упал на пол.
– Понятия не имею.
Он бросил на стол деньги, паспорт и билеты. Стало тихо. Все переводили взгляды с него на Еву и обратно. Лицо мисс Уоррик превратилось в напряженную маску, лишенную всякого выражения. Наконец она оттолкнулась от стены, прошла мимо Джека и направилась к лестнице, ведущей на следующий этаж.
Чувствуя на себе взгляды всех членов «Немезиды», Джек вышел из комнаты. Хотя он и устал до смерти, наверх он поднимался, перескакивая через две ступеньки. Ева ждала Далтона в его комнате у окна. Джек вошел и закрыл за собой дверь. В этом доме стены были все равно что бумажные, так что любой мог услышать все, о чем они с Евой будут говорить, но Джек решил не облегчать жизнь желающим подслушать.
– Мы знали, что этот момент настанет, – сказала Ева.
– От этого не легче.
– Нет, не легче, – тихо согласилась она.
Джек думал о том, что получил за свою жизнь немало ударов, черт возьми, они были просто частью его жизни. Он продолжал жить даже после смерти Эдит. Так что Далтон знал, что такое боль. Но при одной только мысли, что Евы больше не будет рядом с ним, что он не услышит ее голос, не почувствует прикосновение ее рук, не услышит ее умных речей, у него возникало чувство, будто кто-то подошел и разорвал его пополам – такая была боль. Нет, они не могут так страдать.
– Но мы сами можем облегчить наше положение, – сказал он.
Ева, казалось, опешила.
– Как?
Он взял ее за плечи.
– Мы останемся вместе, ты и я.
– Что-о?
– Поехали со мной в Америку. Или еще куда-нибудь, куда хочешь. – Чем больше Джек говорил, тем более разумной казалась ему эта идея, тем больше он вдохновлялся. – В Канаду. В Австралию. Черт возьми, да я поеду даже в Нигерию, если ты этого хочешь.
Ева ответила так тихо, что он едва ее расслышал:
– Нет, я не хочу ехать в Нигерию.
– Куда угодно. Только назови место. – Джек говорил быстро, настойчиво. «Ну почему я раньше об этом не подумал?» – Мы с тобой составим отличную команду. Во всех отношениях. И не важно, что ты – образованная леди, а я просто шваль из Бетнал-Грин.
– Нет, ты не шваль! – Ева обиделась за него. – Ты один из самых прекрасных людей, каких только я знаю, и если кто-нибудь снова назовет тебя швалью, я врежу ему кулаком прямо в физиономию.
Джек усмехнулся.
– Ну вот видишь? Ты хвастаешься кулаками, как заправский боец. Нам предназначено быть вместе. Я открою школу бокса. А ты можешь преподавать и… – Тут его осенило, и как только Далтон об этом подумал, он почувствовал, что это самая правильная вещь на свете. – Мы поженимся.
Ева побелела и вывернулась из его рук. Прижав руку к животу, она проговорила:
– Прекрати. Господи, прекрати! Даже не говори об отъезде из Англии или о браке.
– Значит, я все-таки недостаточно хорош для тебя!
Джек выплюнул эти слова как кислоту. Ева рассердилась, и лицо пошло красными пятнами.
– Черт возьми, я вовсе не это имела в виду!
– Тогда объясни, что ты имеешь в виду.
Ева прерывисто вздохнула, собираясь с духом.
– То, что ты предлагаешь, это очень заманчиво.
– Ну, так поддайся искушению.
– Но все не так просто.
– Никто и не говорил, что будет просто.
– Как же моя работа в «Немезиде»?! – воскликнула Ева. – Ты предлагаешь, чтобы я просто взяла и бросила ее?
– Я… я не знаю.
Джек терпеть не мог произносить эти слова, но в этот раз у него действительно не было ответа.
– Но ты хочешь, чтобы я сделала выбор – ты или «Немезида».
Он натужно глотнул.
– Может быть, и хочу.
Ева закрыла глаза и очень долго молчала. В это мгновение забрезжившая было надежда Далтона рассыпалась в прах. Лицо мисс Уоррик выражало мучительную боль, и когда Джек это увидел, в него словно вонзили нож. Обычно Ева все держала в себе, закрывалась от мира, но не сейчас. В этой комнате наедине с ним она была открыта. И страдала. Ее боль звенела в его теле, как металл о кости. Когда Ева открыла глаза, они влажно блестели.
– Джек, я должна выбрать «Немезиду». Я посвятила нашей работе всю свою жизнь. Это мой выбор. Я остаюсь здесь.
В ушах Джека появился странный шум. И наверное, кто-то обхватил его ребра металлическими обручами, потому что он не мог вдохнуть. Он отвернулся от Евы и уставился в окно, но видел перед собой только пустоту.
– А теперь ты меня ненавидишь, – сказала она, казалось, откуда-то издалека.
– Я не могу тебя ненавидеть. – Далтон снова посмотрел на Еву, но солнечный свет ослепил его, и Ева казалась призраком, стоящим в центре комнаты. – Но сейчас ты должна кое-что для меня сделать.