Радость поднялась в ней и заполнила каждую клеточку тела, а вместе с ней пришло облегчение и мучительная, сладкая нежность.
– Стюарт…
– Я подпишу это соглашение, если хочешь, но прошу тебя, Эди, не убегай! Мне все равно: уйдет ли на это десять дней, или десять лет, или все отпущенные мне годы, – но я обещаю, прежде чем умру, доказать, что со мной тебе ничто не угрожает, ты в полной безопасности. И пусть я так тебя хочу, что не могу спать, но не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сама не захочешь этого.
Он замолчал. Эди подождала немного, но когда поняла, что продолжения не будет, спросила:
– Это все?
В серых глазах появился вызывающий блеск.
– Да, все.
Приподнявшись на цыпочки, она обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы.
– Это мой ответ, Стюарт.
Он, казалось, был совершенно ошарашен и не мог произнести ни слова. Впрочем, она и не собиралась ждать, пока он заговорит.
– Я остаюсь. Остаюсь навсегда. И если бы ты позволил мне произнести хоть слово, то услышал бы это, как только я вошла в эту комнату.
– Но тогда зачем все эти бумаги? – обрел он наконец дар речи и указал на соглашение на столе.
Она забрала у него документы.
– Китинг прислал эти бумаги, как я и просила, когда была в Лондоне, но я их даже не читала и, конечно, ничего не подписывала.
Она разорвала листы, и они веером разлетелись по комнате.
Стюарт, глядя, как белые обрывки медленно оседают на пол, спросил:
– Ты уверена, что хочешь остаться? Даже после того, что случилось между нами…
Она не дала ему договорить.
– Ты ни в чем не виноват. Это я поддалась панике. Такое случается. И может случиться снова. – Она знала, что должна была сказать это, и собиралась с духом с тех пор, как он уехал.
Сколько раз мысленно она начинала этот разговор, подбирала нужные слова, чтобы объяснить, что случилось с ней в тот день…
– Помнишь, когда мы играли в шахматы, ты сказал, что если я буду смотреть в твои глаза и произносить твое имя, то перестану бояться и осознаю, что ты не он?
– Конечно, помню. В общем-то я понимал, что вряд ли могу рассчитывать на иное, нежели к нему, отношение, но все равно злился. Для тебя все мужчины…
– Я знаю, что ты сердился, – перебила она. – Но правильнее было бы сказать мне об этом, чтобы потом, глядя в твои глаза, я вспоминала эти твои слова и ничего не боялась. В тот день…
Чтобы продолжить, ей нужно было остановиться на секунду и набрать воздуха в легкие.
– Все было восхитительно, Стюарт, пока я могла смотреть в твои глаза и видеть твое лицо. Но когда ты… лег на меня, я сразу вспомнила… его. И все потому, что не видела твоего лица.
Гримаса боли исказила его черты. А ее сердце готово было разорваться пополам, потому что, с одной стороны, она не хотела причинить ему боль, а с другой – не могла остановиться и должна была рассказать все до конца, чтобы он мог понять. Больше они никогда не коснутся этой темы.
– Он бросил меня на стол, задрал юбки и разорвал панталоны. – Она говорила быстро, чуть ли не глотая слова, стараясь поскорее покончить с этим страшным признанием. – Я просила его остановиться. Кричала, умоляла… но он не слушал. Он навалился на меня и сделал это. Все случилось так быстро, что я опомниться не успела. Шок, ужас, стыд, боль – все смешалось…
Она покачала головой и поднесла руку к лицу.
– Он зарылся лицом мне в шею, поэтому я не видела его… А он не смотрел на меня до того, как поднялся. А взглянув, ухмыльнулся. Он застегивал брюки и презрительно ухмылялся. И прежде чем уйти, даже не одернул мои юбки… Уже в дверях обернулся и сказал, что не прочь как-нибудь повторить.
Она видела, как Стюарт прижал кулак к губам, и знала, что таким образом он старается не дать воли эмоциям, которые его переполняют. А еще она знала, что он испытывает боль – боль за нее, поэтому поспешила заверить:
– Все это больше не имеет значения.
– Нет, Эди, имеет, еще как имеет… Поэтому он заплатит.
– Я хотела сразу все тебе рассказать… рассказать, почему плакала, я хотела собраться с силами и объяснить, но не смогла. Стюарт, я просто не могла рассказать тебе. – И тут вдруг из ее груди вырвались душераздирающие рыдания. Самообладание, над которым она так упорно работала, покинуло ее, и тогда болезненный узел страха, отчаяния и стыда внутри ее раскрылся и слезы хлынули безудержным потоком.
Стюарт обнял ее, крепко прижал к себе и принялся баюкать, как ребенка, а слезы все лились, хотя Эди пыталась их сдержать, зная, что они доставляют ему боль. Они намочили его рубашку и пикейный жилет, пока он гладил ее по голове и снова и снова повторял ее имя… И тогда тугой узел внутри ее начал медленно, слабеть, а потом и вовсе растворился и исчез.
Наконец она смогла поднять голову и взяла из его рук платок. Вытирая нос и щеки, Эди пробормотала:
– Прости, разрыдалась как дурочка. Я знаю, из-за чего ты уехал в Лондон. Я понимала, что должна тебе все объяснить, но мне нужно было время, чтобы… чтобы разобраться в себе.
Он обхватил ее лицо ладонями и твердо сказал:
– Никогда не пытайся меня щадить, Эди. Если хотела мне все рассказать, значит, так и надо было сделать. Я все пойму. Если тебе нужно побыть одной, только скажи… Плачь сколько угодно и когда угодно, бей меня и проклинай его, швыряй тарелки об пол, а еще лучше о мою голову. Делай что хочешь и, ради бога, не думай, больно мне или нет. Ты поняла? И если то, что случилось в этом сарае, повторится снова, если ты почувствуешь панику, когда мы будем заниматься любовью, схвати меня за волосы, подними мою голову и крикни: «Смотри на меня, Стюарт, черт бы тебя побрал! Смотри на меня!»
Странный звук – нечто среднее между смехом и всхлипыванием – сорвался с ее губ. Его речь была столь абсурдна и вместе с тем столь трогательна, что она не могла сдержаться, а потом, шмыгнув носом, проговорила:
– Я постараюсь, обещаю.
– Если еще что-то вызывает у тебя страх или напоминает о случившемся, скажи мне.
Она подумала пару секунд.
– Пожалуйста, Стюарт, не пользуйся одеколоном.
– Хм… – Он приподнял брови. – Я и так не пользуюсь, так что тебе не о чем беспокоиться.
– Слава богу! – Она высморкалась и вытерла щеки. – Господи, целых десять дней я держалась, и вот на тебе…
– Что ты сейчас чувствуешь, милая? – Его пальцы скользнули по ее щеке, касаясь золотистых веснушек.
– Облегчение. – Эди прижала его руку к своей груди. – Боже мой, такое облегчение!..
От ее ответа глаза Стюарта заискрились улыбкой.
– Я похожа на чучело, да? Жаль, потому что у меня приготовлен сюрприз к твоему возвращению.