Ведь что она рассказала? Что резиновую лодку в сотне метров от берега подбросил сильный толчок снизу (даже будто она углядела внизу, под днищем, что-то большое и непонятное…). Легкая посудина перевернулась, и выпавший Валера поплыл почему-то не к лодке, а в сторону – но через пару секунд исчез под водой, при этом был мощный бурун и сильный всплеск – и, по ее словам, опять мелькнуло что-то странное…
Черт возьми, да тут не надо даже ничего менять в показаниях, достаточно вставить всего несколько слов: «вроде бы, «мне показалось», «как будто», «было похоже на…» – вставить и делать упор на расстояние и бьющее в глаза солнце.
Да, все правильно, тем и стоит ему заняться, наскоро сделав на озере обещанное Пашке, – найти хорошего адвоката, если надо – привезти из Петрозаводска и объяснить ему самую простую и надежную линию защиты… И папаша, которого, впрочем, по-человечески жалко, может давить на прокуратуру до посинения – там тоже не дураки сидят и, надо думать, понимают, что без тела им даже преступное бездействие вменить Лариске никак не получится.
Вот этим, товарищ Лукин, вы и займитесь. Нечего разводить мистику, тут вам не Шотландия с ее знаменитой Несси, да и та, кстати, за полтора века своей виртуальной жизни ни одной лодки не опрокинула и ни одного рыбака или туриста не сожрала…
В оставленном лагере все оказалось в порядке: палатка стояла на своем законном месте и пожитки, иные достаточно ценные, пребывали в ней в полной сохранности – и сложенная надувная лодка, и мотор к ней, и эхолот, и прочие оставленные в спешке вещи. Утром, когда стало ясно, что с Пашей серьезно, что нитроглицерин из аптечки не поможет, – Лукин успел прихватить с собой только видеокамеру.
Закончив ревизию хозяйства, он глянул на часы и лишь сейчас понял, что ничего не ел со вчерашнего вечера. Желудок от такой мысли мгновенно пробудился и безапелляционно потребовал наверстать упущенное. Опустошая торопливо вскрытую банку тушенки, Лукин решил наловить рыбы и сварить на ужин уху – позор рыбаку у озера питаться консервами.
К берегу он подошел, раздвигая телескопический спиннинг – легкую, компактную и изящную снасть, сопровождавшую его во всех разъездах последних лет и позволявшую потешить рыбацкую страсть под самыми разными широтами.
Доставая из коробочки блесну и прикрепляя к леске (обычный, без затей, «Меппс» с тремя красными точечками на золотистом латунном боку), Лукин подумал, что в озере есть все же какая-то мелкая несуразность. В обычном для здешних мест пейзаже не хватало чего-то совершенно обыденного и привычного, на присутствие чего никогда и не обращаешь внимания, но когда этого нет – легкая, неосознанная неправильность происходящего царапает по восприятию…
Но чего здесь недоставало, Лукин так и не понял.
Блесна почти беззвучно шлепнулась в воду метрах в тридцати от берега, и он стал отсчитывать про себя секунды, определяя глубину. Глубина оказалась приличной, около восьми метров; склон холма, на вершине которого они разбили лагерь, и за урезом воды продолжал спускаться так же круто. Лукин начал неторопливую подмотку.
Он не раз ловил на таких озерах – прозрачных, бедных бентосом водоемах – и прекрасно знал, что будет дальше: рыба здесь всегда голодная, через два-три метра проводки последует уверенный удар-толчок по блесне и на берегу закувыркается полосатый красноперый окунь; и почти на каждом забросе хватка будет повторяться (разве что иногда блесну успеет раньше перехватить шустрая щучка) – и через десять-пятнадцать минут у него наберется достаточно рыбы на уху, придется уходить с чувством разочарования, какое он всегда испытывал на слишком рыбных местах…
«Меппс» прочертил глубину золотистым пропеллером и выскочил из воды, так и не испытав чьих-либо покушений. Лукин хмыкнул и сделал второй заброс, на меньшей глубине, почти параллельно берегу.
Через час, перепробовав все имевшиеся в наличии приманки, он пришел к неутешительному выводу: рыбы здесь нет.
«Все правильно, у самого берега глубоко, вода холодная… мелочь держится, где потеплее… у того берега или над лудами… а где мальки – там и окунь… надо высмотреть местечко поближе… чайки должны кружить…»
И тут его мысленное рассуждение оборвалось на полуслове. Лукин наконец понял, отсутствие какой детали царапало ему взгляд еще со вчерашнего дня: над озером не кружились чайки.
Ни одна.
Он сидел на теплом валуне возле палатки и изучал в бинокль берега и поверхность озера. На берегах интересного было мало.
Левее, километрах в трех, виднелась небольшая деревушка – Лукин знал, что она нежилая, уже лет десять как полностью обезлюдела.
Справа по берегу, на вдвое большем расстоянии, тоже проглядывали сквозь молодой лесок какие-то строения – он не понял, что там такое, и подробная карта местности ничем не помогла. Может, база геологов или наезжавших порой рыбаков-артельщиков – и скорее всего заброшенная. Ни дымка, ни какого шевеления Лукин не углядел. Он не стал ломать голову, все равно собирался объехать и осмотреть, насколько возможно, берега озера.
На противоположном низком берегу, почти напротив, вода узкой полосой вдавалась в берег – не то бухта, не то начало протоки, тянувшейся несколько километров до втрое большего Пелус-озера.
Чаек он так и не увидел.
Белые комки на воде, в полукилометре от него, оказались стаей лебедей. Лукин сначала удивился, а потом подумал, что в августе в тундре, в их исконных гнездовьях, уже вполне может выпадать снежок – вот и откочевали сюда, в безлюдное местечко, откормиться и отдохнуть перед дальним перелетом, окончательно поставить на крыло молодняк (молодые лебеди выделялись в стае меньшим размером и совсем не лебединой, буро-желто-черной окраской).
Чаек нет… И рыбы нет… Случайное совпадение? Или и сюда умудрились слить какую-нибудь гадость? Да вроде неоткуда… И кое-какая рыбешка все-таки плавает. Может, неурожайный на малька год? Нерестилища, к примеру, обсохли… чайки подались в другие места, благо озер в округе хватает…
Шум и гогот дружно взлетевших лебедей далеко разнесся над спокойной водной гладью и заставил Лукина встрепенуться.
Лебедь – птица большая и могучая, взлет с воды даже одного – зрелище красивое и шумное. Но послышалось и нечто кроме плеска воды и хлопанья мощных крыльев. Нечто заставившее Лукина снова схватиться за бинокль – звук напоминал чмоканье исполинского вантуза или тысячекратно усиленный звук поцелуя – так, наверное, и слышались бедняге Гулливеру поцелуи обитателей страны великанов.
Бурун был слишком большой, такое возмущение воды никак не могли оставить несколько десятков взлетающих птиц. Лукин смотрел на расходящиеся концентрическими кругами волны (высокие, выше, чем оставляет за собой идущая на полном ходу моторка) и пытался понять, что он видел в ту краткую долю секунды, когда поднес бинокль к глазам, но они, глаза, еще не успели настроиться на наблюдаемую картину, выглядевшую неясной и размытой.