Лукин мог поклясться, что видел в тот момент исчезающего на дне глубокой водяной воронки лебедя, и… что там мелькнуло еще, он не смог понять, но что-то большое и стремительно погружающееся…
Испуганные лебеди давно улетели, и затихли расходящиеся круги волн, а он все сидел на нагретом солнцем камне, безвольно опустив руку с биноклем, и думал.
Лукин думал об Африке.
Африка…
Странно все в жизни повторяется. Двадцать три года прошло с тех пор, как он, молодой и энергичный спецкор «Комсомолки», принял участие в той достопамятной экспедиции – времена настали уже новые, и на газетных и журнальных страницах все чаще появлялись статьи об НЛО, снежных людях (пардон, реликтовых гоминидах – так их предписывалось называть) и, наконец, о том, что послужило причиной их экспедиции, – о посланцах прошлого, о неизвестно каким чудом доживших до наших дней доисторических гигантах.
О динозаврах…
Но соизволение на статейки – одно, а вот финансирование такой экспедиции Лукина удивило – но не слишком сильно, вокруг хватало вещей действительно поразительных и удивительных.
Мокеле-мбембе они так и не отыскали.
Да и не могли, скорее всего, отыскать. Представлявший в экспедиции местную науку доктор Марселин Ананья, криптозоолог и энтузиаст поисков реликтового бронтозавра, похоже, меньше всего заботился о том, чтобы искомое существо найти, описать, классифицировать и поместить в определенную ячейку наших представлений о животном мире – так, как произошло с обнаруженными уже в двадцатом веке окапи и коммодским драконом, тоже долгое время считавшимися легендой.
Доктора Ананью гораздо больше интересовало превратить чудище озера Теле в аналог знаменитой на весь свет шотландской Несси. Тайна должна остаться тайной, но стать не убогой загадкой глухого уголка Африки, а раскрученной и всемирно известной ТАЙНОЙ, привлекающей поток богатеньких западных энтузиастов.
А он, доктор Ананья, надо думать, виделся себе в роли бессменного хранителя тайны и главного гида для туристов-толстосумов – теплое местечко, что и говорить.
(Впоследствии он вполне преуспел в задуманном, их экспедиция оказалась первой ласточкой, потом тем же путем последовали американец Рой Мейкел и еще несколько весьма богатых любителей загадочного, а еще позже шустрого Ананью вполне доказательно обвинили в подделке записей криков мокеле-мбембе и десятиминутного фильма отвратного качества, демонстрирующего наконец миру конголезского монстра, – но ему (не монстру, а доктору) удалось тогда как-то отвертеться и продолжить свою подвижническую деятельность…)
Правительство Конго тоже было заинтересовано в поисках, а не в находке и вполне отчетливо понимало, какой неиссякающий поток долларов способна принести африканская Несси; район Теле и рек Батанги и Ликалы уже планировали превратить в заповедник для охраны уникального гиганта (с развитой туристической инфраструктурой, разумеется).
Но и наших больших людей, принимавших решение об отправке экспедиции, вдохновляла не поимка и доставка в Московский зоопарк живого ископаемого. Цель, как догадался потом Лукин, состояла в другом: здешнее правительство все больше сбивалось с ленинского курса, шли интенсивные контакты и поиски региональных лидеров, способных страну на правильный курс вернуть. Неслучайно серьезных биологов в экспедиции было раз, два и обчелся – а в основном деятели загадочной науки с загадочным названием «африканистика». И скрываться под таким названием могло все что угодно…
Лгал ли Лукин тогда в своих репортажах? Да нет, не лгал… Хотя и понял довольно быстро, что все происходящее вокруг представляет собой удивительный сплав самых различных интересов, не имеющих отношения к таинственному гиганту: помимо стремлений заполучить многолетнюю жирную кормушку в дело вступило и извечное желание жителей местной глубинки задурить голову доверчивому и простоватому «белому мбване», ничего не понимающему в жизни джунглей. В этом они, по мнению Лукина, ничем не отличались от аборигенов родных берез и сосен, тоже любящих с серьезным лицом выдать «городским» затейливо украшенную подробностями фантастическую историю…
Но Африка вокруг была настоящая, полная разных загадок. И пусть показанная аборигенами «тропа мокеле-мбембе», соединяющая Батангу с безымянным озерцом, – широкий путь в зарослях, утоптанный кем-то весьма массивным, – оказалась на деле тропой вполне обыденных (для Африки, конечно) гиппопотамов; и пусть кошмарный рев, доносящийся по ночам из джунглей, принадлежал отнюдь не мокелембембе, как утверждал Ананья, а голосистой птице размером с обычную курицу; но не о том, совсем не о том писал Игорь Лукин в серии своих корреспонденций – он старался, как мог, донести до читателя именно ощущение, которое возникает, когда выходишь на ту загадочную тропу или слышишь ночные звуки джунглей, – ощущение того, что невиданное и чудесное рядом, что оно таится за поворотом тропы или на дне заросшего заливчика, и ему, неведомому, нет никакого дела до людских интриг и суеты – оно есть, и этого достаточно…
В редакцию тогда мешками приходили письма от граждан, уверовавших в мокеле-мбембе после Игоревых писаний. Нельзя сказать, что он обрадовался такому результату. И в вышедшей спустя три года книге «По следу мокеле-мбембе», объединившей в переработанном виде его экспедиционные отчеты, Лукин постарался, вопреки названию, сократить всю мифическую и ненаучную составляющую, все байки чернокожих Мюнхгаузенов – и дать как можно больше настоящей Африки, в которую он без шуток влюбился за годы, проведенные на Черном континенте.
Говорят, все трагедии повторяются в виде фарса.
Может, оно и так, но сейчас конголезская эпопея, превращенная в фарс стараниями доктора Ананьи, повторялась с Лукиным в трагичном виде.
Трагедия звучала в голосе Пашки, разбудившего его неделю назад ночным звонком, трагедия случилась с Лариской, попавшей в какую-то дикую и невообразимую историю и оказавшейся в СИЗО с воровками и мошенницами. Да и у родителей исчезнувшего Валеры, что там о них Паша ни говорит, трагедия тоже нешуточная.
А с Лукиным все повторялось теперь в каком-то зеркально-перевернутом виде.
Вместо удушливо-жарких джунглей – неброская природа русского севера; вместо многолюдной экспедиции – одиночество, теперь, после утреннего происшествия с Пашкой, совсем полное. И, если уж сравнивать до конца, то вместо двадцати девяти лет, полных сил и энтузиазма, – пятьдесят два года, поубавившие пыла и добавившие цинизма, скепсиса и проблем со здоровьем.
Неизменным осталось одно – озеро, в глубинах которого жило НЕЧТО.
Мысль о том, что НЕЧТО вполне могло водиться только в глубине его мозга, взбудораженного историей с Лариской и измотанного событиями сегодняшнего дня, которые с раннего утра понеслись вскачь, – такую мысль Лукин старательно отгонял.