Даже свежесожженные селения (приходилось видеть в Африке и такие) не производили на него столь гнетущего впечатления, как медленно ветшающие дома с заколоченными окнами, покривившиеся заборы, заросшие небывало густой крапивой огороды…
Он медленно шел по главной и единственной улочке деревни и сам не понимал, что он здесь ищет.
Отпечатки огромных лап на высохшей до железобетонной твердости грязи? Или следы укусов гигантских челюстей на потемневших досках и бревнах? Не нашлось ни следов, ни отпечатков…
И на всем протяжении нескольких километров между его стоянкой и деревней не нашлось – он добирался сюда почти три часа, самым внимательным образом исследуя все полого спускающиеся к воде участки берега и подолгу осматривая в бинокль заросли камыша и озерную гладь…
Ничего.
Нашел в одном месте следы ходивших на водопой лосей и каких-то еще мелких зверьков – и все. Если в озере и обитало НЕЧТО, то на берег оно предпочитало не высовываться. И следов пребывания людей он тоже не обнаружил. Похоже, Лариса с Валерой оказались первыми за много лет посетителями заброшенного уголка…
«И понес же черт их именно сюда, – подумал Лукин с неожиданной злостью. – Карта вся пестрит такими вот озерами, наверняка есть не менее красивые, так ведь нет…»
Он мысленно перебирал огромное количество фактов, старательно просеивая все, что помнил из своего огромного архива.
Много лет Лукин собирал любые сообщения о загадочных случаях, имевших место на озерах и реках разных широт: наблюдения за непонятными явлениями, сильно смахивающими на неизвестных науке существ; таинственные следы на берегах; загадочные нападения на домашних животных и странные исчезновения людей.
Только в последние годы он перестал пополнять свою коллекцию, перекочевавшую из набитых письмами и вырезками папок в компьютерные файлы, – с тех пор как по страницам желтой прессы запорхали сенсационные «утки», авторы коих использовали в качестве неиссякаемых источников сведений исключительно потолок и собственный палец…
Лох-несское диво и его младших братьев Лукин отмел сразу.
Их немало, многие курортные местечки стараются обзавестись на своих озерах чем-либо похожим. Но все они: и шотландская Морри (младшая сестричка небезызвестной Несси, будто бы живущая в Лох-Мораре и, похоже, не выдержавшая конкуренции с родственницей в схватке за кошельки туристов); и канадские Ого-Лого и Поуник; и американский Шамп, и скримслы, которыми могло похвастаться почти каждое уважающее себя скандинавское озеро, – так вот, все мифические гиганты нравом отличались на редкость кротким. Даже на многочисленных сувенирах, проспектах и календарях они отнюдь не скалили кровожадно зубы, наоборот, имели вид вполне дружелюбный, неспособный отпугнуть туристов перспективой гибели на клыках ожившего мифа…
И, конечно, ни одного свидетельства о нападении живых легенд на людей в архиве Лукина не хранилось.
Но имелись в его коллекции и другие случаи – загадочные, кровавые, некоторые так и не разгаданные…
Значительная часть их была связана именно с ящерами. Не с заплутавшими меж времен динозаврами – с вполне реальными крокодилами, аллигаторами, гавиалами.
Твари эти отличаются большой подвижностью как на воде, так и на суше, а также врожденной тягой к путешествиям. И порой обнаруживаются в краях, где их появления никто и никак не ожидает (жители районов, в которых заведомо обитают подобные рептилии, приближаются к воде с куда большей осторожностью).
А еще порой аллигаторы и их собратья оказываются в совершенно неподходящих для них местах не путем естественных миграций, но случайно: сбегают из зоопарков и зверинцев или выбрасываются хозяевами, разочаровавшимися в экзотичных любимцах… И встречи ничего не подозревающих граждан с оголодавшими беглецами завершаются весьма печально.
Но подавляющее число таких историй произошло отнюдь не на севере Европы – за океаном, в Америке и в других теплых краях.
При всем напряжении фантазии Лукин никак не мог представить, как такое могло оказаться здесь: зоопарки и цирки по здешним берегам никогда не путешествовали, и в окрестностях не наблюдалось новорусских вилл, в бассейнах которых мог бы обитать ящер, способный напасть на человека…
Хотя, хотя, хотя…
Лукин смутно помнил, что на похожем глухом озере в Псковской области лет двадцать или двадцать пять назад несколько сезонов проводился эксперимент по выживанию крупных приматов – шимпанзе и горилл – в наших условиях.
На остров (волосатые родственники человека плавать почти не умеют) весной выпускали партию обезьян, и до осени они существовали под наблюдением ученых исключительно на подножном корму.
Все шло хорошо, аборигены знойной Африки быстро переключились с бананов на ягоды, орехи и грибы, ловили и ели лягушек, личинок и улиток. Уже шли разговоры о попытке оставить часть зверей на зимовку – шерсть достаточно густая, живут же в Японии обезьяны в зоне вечных снегов.
И тут случился казус: с острова бесследно исчезла пара горилл…
О похищении речь не шла, горилла сама кого хочешь похитит – не то парочка самостоятельно освоила нехитрое искусство плавания, не то использовала в качестве плота прибитое ветром к острову большое дерево. Эксперимент быстренько свернули, а по ближайшим районам много лет гуляла, на радость любителям нездоровых сенсаций, легенда о диких и волосатых лесных людях…
Лукин достал блокнот и записал быстрым почерком: «Проверить, не было ли на озере ученых? Чем занимались?»
Подсознательно ему хотелось, чтобы давящая на психику деревня оказалась покинутой из-за происшествий с местными жителями: бесследно исчезавшая скотина, непонятным образом опрокидывающиеся при тихой погоде лодки или еще что-либо подобное.
Это могло бы дать хоть какой-то след в его слепых поисках.
Но действительность (Паша успел рассказать в их первый и последний совместный вечер на озере) была проще и грустнее.
Деревня умирала постепенно: сначала укрупнили совхоз, затем закрыли школу и амбулаторию – молодые, кто с детьми, поневоле потянулись в поселок, на центральную усадьбу; оставались доживать старики, а их становилось все меньше; магазинчик работал сначала три дня в неделю, потом день, потом поездила один сезон автолавка – и это прекратилось; электроветку, обрывавшуюся часто по зимнему времени, до весны не чинили – дорогу не чистили, машине монтеров не пробиться…
И оставшиеся старики съехали помаленьку к цивилизации поближе, в поселок; одно время наезжал кое-кто на лето, потом перестали – дорога почти непроезжая, электричества нет, телефона нет, магазина нет…
Остался труп, разлагающийся труп когда-то живого места.
Пашка говорил, что даже охотники, забредавшие сюда по осеннему времени, избегали постоя в заброшенных домах: дескать, в оставленном людьми жилье быстро заводятся и слишком вольготно чувствуют себя жильцы другие…