Мысли метались в голове. Шикунов метался по квартире. Бросился на кухню, торопливо стал подтирать полотенцем засохшую лужицу крови – не доделав, помчался в ванную.
Домофон продолжал пиликать.
Куда же оттащить, куда же запихать тело? Лариса – чистюля невероятная, придя с улицы, тут же отправится мыть руки…
В крохотной «двушке» Шикунова подходящих мест не было. По крайней мере быстро ничего не придумывалось. Да и неизвестно, по каким углам-шкафам будет Лариса собирать вещи. А если не только детские? Если откроет платяной шкаф и увидит труп?
Домофон смолк. Паша издал слабый скулящий звук. Едва ли Лариса развернулась и ушла. Либо кто-то вошел или вышел, впустив ее, либо воспользовалась принесенными с собой ключами…
Так ничего и не придумав, Шикунов задернул пластиковую занавеску, скрыв из виду ванну вместе с содержимым. И тут же мелькнула спасительная идея. Щелкнул выключателем, привстал на цыпочки и схватился за висевшую в ванной лампочку. Раскаленное стекло обожгло сквозь тонкую резину, но Паша, матерясь, вывернул-таки лампочку на пол-оборота. Щелкнул выключателем снова – свет не зажегся.
До того, как простуженной канарейкой запиликал дверной звонок, Шикунов успел покончить с кровавым пятном на кухне. Совсем оно не исчезло, но выглядело теперь достаточно безобидно – словно тут разлили и небрежно вытерли кетчуп…
– Оттягиваешься на свободе? – без особого попрека спросила Лариса, кивнув на открытую дверь кухни.
Валяющуюся на полу скатерть и разбитую посуду Шикунов убрать не успел, кофейную лужицу тоже не вытер. Он проглотил комок в горле, попытался что-то ответить – и не смог.
– Не особо эстетично, но вполне логично, – продолжила она. – Я, пожалуй, разуваться не буду.
И – угадал, угадал Паша! – потянула дверь ванной, одновременно нажав клавишу выключателя.
– Что у тебя со светом, Шикунов? Вверни новую лампочку, есть же запасные…
Он наконец справился с речевым аппаратом. И голос прозвучал достаточно уверенно:
– Дело не в лампочке. Что-то с проводкой. Ты помой руки на кухне, я принесу полотенце и мыльницу. В ванной к трубам лучше не прикасаться – током бьет.
Сработало!
В электричестве Лариса ничего не понимала, но ударов током боялась панически – после того как в Казахстане едва не стала жертвой незаземленной электроплиты.
Лариса процокала каблучками на кухню, хмыкнула, переступив через следы разгрома. Паша принес обещанные полотенце и мыло, затем быстрым взглядом окинул кухню.
Проклятие!
На стуле лежала сумочка Лющенко!
Возможно, Лариса ее сразу и не заметила, стул стоял не на виду – был втиснут между холодильником и кухонным столом. Прятать было некогда, Паша торопливо уселся прямо на сумочку.
– Приглядываешь, чтобы не прихватила чего лишнего? – спросила Лариса, вытирая руки.
Он молча пожал плечами.
– Не бойся, все кастрюльки-сковородки останутся твоей красотке.
– Какой еще красотке?! С чего ты взяла?
Правдоподобно сыграть возмущение не удалось. Голос дрогнул, и закончил Паша до неприличия пискляво.
Лариса демонстративно втянула воздух носом и продекламировала:
– Тут женский дух, тут бабой пахнет…
Шикунов – машинально – тоже принюхался, но ничего подозрительного не учуял. Скорее всего, дело в новых занавесках и в разложенной по-новому посуде…
Но спорить он не стал. Дождался, пока Лариса выйдет из кухни, торопливо запихал сумочку в ящик с инструментами – уж туда-то жена точно не сунется. Он по-прежнему думал о Ларисе как о жене; с формальной точки зрения дело так и обстояло – штампы о разводе в их паспортах отсутствовали. И – Паша очень надеялся – все еще могло наладиться. Он, собственно, возлагал большие надежды именно на сегодняшнюю встречу – поговорить по душам, напомнить обо всем хорошем, что у них было, о Натусике и Паше-младшем, в конце концов…
Вместо этого Шикунов упорно молчал до самого ухода Ларисы. И мысленно поторапливал ее: ну уходи, уходи же скорее. Что ни говори, жена и любовница, пересекшиеся в одной точке пространства-времени, – перебор. Даже если любовница мертвая…
Особенно – если мертвая.
Герой все-таки решился выскользнуть из туалета.
Как он здесь оказался, и сам не помнил.
А. Щеголев.
«Ночь, придуманная кем-то»
Наконец он остался один. То есть, конечно же, не один – с Лющенко. Вновь поплелся в ванную, подвернул лампочку – она уже остыла и пальцы не жгла. Подумал, что надо бы снять с Лющенко одежду, чтобы не возиться потом с окровавленными тряпками. Даже не снять, но срезать…
Пошел было за ножницами, но застыл на пороге, осознав простую истину: сейчас он займется одеждой, потом вспомнит еще что-то важное и нужное, потом еще что-то… Лишь бы не приступать к главному.
Он разозлился. Нагнулся над ванной, схватил тесак – к черту перчатки! Но едва отточенное лезвие коснулось кожи, весь порыв испарился. Паша по инерции провел тесаком по коленке – едва-едва, бессильно. Кожа разошлась неглубоким разрезом. Крови не было. Гладкая рукоять тесака выскользнула из вспотевшей ладони. Сталь звякнула о ванну. Паша тяжело опустился на кафельный пол, замер неподвижно.
Все кончено.
Он никогда не сможет сделать ЭТОГО.
Никогда…
Сидел долго, мысли в голове вертелись какие-то дурацкие, абсолютно несвоевременные: вспоминал, как прошлым летом всей семьей ловили рыбу бреднем – здесь, под Питером, в отпуске; как истошный вопль Натусика: «Пашка тонет!» – заставил бросить снасть в самый ответственный момент; но двухлетний Пашка-младший не тонул – просто, увлеченный невиданным зрелищем, чересчур перегнулся над рекой и шлепнулся в воду у берега, где глубина оказалась по щиколотку…
А вот Пашка-старший сейчас тонет. Вернее – уже утонул. Сидит на дне и не пытается барахтаться.
Но должен же быть какой-то выход! Красивый и изящный, без грубой мясницкой работы, на которую Шикунов решительно не способен…
…Сколько он терзал память в поисках намека на спасительную идею, Паша не знал. На часы он догадался взглянуть только много позже, когда квартира стала напоминать пункт по приему макулатуры – вываленные с антресолей многочисленные пачки журналов, часть которых Шикунов успел распотрошить, делали вполне уместным подобное сравнение…
Он посмотрел на запястье. Четверть первого. Однако… Но время потрачено не зря – Паша держал в руках старый номер «Огонька», где черным по белому был напечатан рецепт спасения.