– Скажи мне, я, правда, жалок и смешон? – спросил он, опустив голову и не глядя на нее.
– Нет, это не так, совсем не так. Антонио, дорогой мой, мне надо о многом тебе рассказать, – уверенно произнесла она и сама удивилась той легкости, которая охватила ее, когда решение было принято. Да, она должна ему все рассказать. Если не этот великодушный человек, истинно верящий в божественное провидение, живущий по законам божьим, не выслушает ее исповедь и не простит, то покоя ее душе уже не найти.
– Я слушаю тебя, Лайла, – удивившись твердым ноткам в ее голосе, сказал зодчий.
– Я все расскажу тебе без утайки, но я должна уйти отсюда без десяти двенадцать. Если ты выслушаешь мою историю, и сможешь понять меня, и после этого по-прежнему будешь так же страстно желать быть со мной, я попробую вернуться к тебе и остаться навсегда.
– Попробуешь? – не понял Антонио. – Ты не свободна в своем выборе? Кто-то может заставить тебя изменить твое решение? Или в твоей жизни тоже есть другой?
Он внезапно умолк и снова сел рядом с ней. Он опустил голову и обхватил ее руками:
– Или… Или ты не любишь меня достаточно сильно для того, чтобы разделить со мной мою жизнь и страсть к искусству? Просто скажи мне об этом, сними камень с души. Я думаю, что между близкими людьми не может быть фальши и лжи. Я уже достаточно отхлебнул из этой чаши. Мне тоже есть, о чем тебе рассказать.
– Может быть, не стоит начинать тяжелый разговор? – робко предложила Селеста. – Если тебе тяжело говорить об этом, мы найдем другое время.
– Я не хочу от тебя ничего скрывать. В моей жизни есть другая женщина…
Он помолчал, Селеста ждала продолжения. Тогда он откашлялся и проговорил:
– Вернее, была. Пепета Мореу была в моей жизни, но в ее судьбе для меня места не было. Я признался ей в своих чувствах, которые действительно в тот момент были очень сильны и искренни. Я говорю «в тот момент», потому что тогда я еще не знал тебя. Но я не показался Пепете достойным спутником жизни, она выбрала другого и приняла его предложение. Он – славный малый, кажется, торгует лесом. Дела его идут неплохо, по крайней мере, все говорят, что лучше, чем сейчас у меня. Ну что ж, я не смог ей объяснить, что для меня деньги – не главное в жизни, что у меня другая цель, и я остро нуждаюсь в любви и поддержке для ее осуществления.
Селеста улыбнулась ему и потерлась носом о его плечо:
– Антонио, ты очень сильный и безмерно талантливый. Я уверена, что у тебя все получится. Саграда Фамилия – вот любовь твоей жизни, которая никогда не оставит тебя.
Гауди выдавил из себя ответную улыбку:
– Да, этот собор – цель моей жизни, и я буду продолжать строительство, пока меня не покинут силы, но я сейчас о другом. Лайла, милая, ты же понимаешь, о чем я говорю.
Он взял ее руку и медленно целовал от кончиков пальцев до запястья. Она смотрела на него, готовая разрыдаться. Она должна была все объяснить ему, он не может так дольше терзаться. В его мучениях есть доля и ее вины. Ее собственная душа маялась и жаждала покоя и примирения. Селеста хотела, чтобы Антонио выслушал ее исповедь. Она бы покаялась, рассказала ему о Крамере, о своем страхе, о картине со спиритическим сеансом и о старинном зеркале, которое впервые соединило их. Но что будет, когда он узнает всю правду? Посмотрит ли он еще раз на нее или навсегда прогонит из своей мастерской и вычеркнет из своей жизни? И как найти слова, чтобы он смог ее понять?
Услуга. Краткое предисловие к десяти томам вымогательства.
По дороге в Рим Тимон скрупулезно изучал спутниковую карту города. Сантиметр за сантиметром он просматривал панорамы улиц в поисках сходства с пейзажем на фотографии из конверта Крамера.
– В том, что это Рим я не сомневаюсь, – вслух рассуждал он. – Но я почему-то никак не могу найти это место, будто его стерли с карты.
Его черный бульдог, не моргая, смотрел на хозяина. Что-то заставляло его промолчать, но в душе ему хотелось задать вопрос, почему экстрасенс так уверен, что на фотографии именно Рим, а не какой-то другой город. Может быть, они зря летят в Италию?
– Ко мне идет эта информация, Пуло, – отвечая на незаданный вопрос, сказал Тимон. – В том, что этот дом находится в Риме, я не сомневаюсь. Сам посмотри.
Они склонились над фотографией, которую бульдогу, благодаря его находчивости и внимательности, удалось стянуть, и теперь это была их единственная улика, которая стала для них путеводной звездой и помогала им в расследовании. Едва взглянув на фото, они оба узнали Габриэля Крамера, стоявшего у подъезда дома. Хотя голова его была повернута влево, в том, что это профиль их знакомого, ни Тимон, ни его пес не сомневались. Лицом к нему, следовательно, спиной к фотографу, стояла высокая и худенькая женщина с длинными черными волосами. Одной рукой Крамер обнимал ее за талию, а в другой держал большой сверток. Тимон достал лупу и стал изучать снимок.
– Вот и номер дома, видишь?
Пуло пытался извернуться и взглянуть в лупу, но его широкая морда не находила той плоскости, в которой это можно было бы сделать. Он сокрушенно вздохнул.
– Это дом сто сорок три, – сообщил хозяин.
– Ничего не видно, снимок очень размытый, – посетовал пес. – Тоже мне, фотограф, неужели нельзя было выставить нормальную выдержку?
– Да, пожалуй, ты прав, снимок весьма не профессиональный. Или с точностью до наоборот, – задумчиво протянул ясновидящий. Он покрутил в руках свою фотокамеру, навел объектив на Пуло, потом на соседнее кресло.
– Есть! – радостно воскликнул он. – Я понял, почему этот снимок такого качества, конечно, иным он быть и не может! Смотри, даже если очень крепко держать камеру в руках, снимки будут нечеткими, расплывчатыми, если наводить многократное увеличение.
– Значит, фотограф не просто стоял на противоположной стороне улицы и снимал городские пейзажи, – предположил Пуло.
– Конечно! Он следил за Крамером или за этой девушкой, старался быть невидимым для этой парочки, поэтому находился на почтительном расстоянии от них. Поэтому снимки сделаны с максимально возможным приближением.
– Но мы так не и не ответили на вопрос, во что же он всматривался? Зачем он делал эти фото, ты знаешь? – полюбопытствовал бульдог.
– Элементарно, это шантаж, обыкновенное вымогательство. Тут даже вариантов быть не может, – ответил Тимон. – И этот странный текст, собранный из газетных букв, это доказывает. Осталось только понять, что же делал Крамер у этого дома, и кто его спутница. Мне кажется, что между ними есть какая-то более прочная связь, чем любовная. Чем они так заинтересовали своего преследователя? Это мы и должны выяснить.
Пуло был в восторге от открывавшейся перспективы. Он любил помогать хозяину в расследованиях. Несмотря на свою внешнюю неповоротливость, он очень охотно отправлялся в дальние пешие прогулки и был невероятно выносливым. Он мог часами напролет мерить шагами своих коротких четырех лап мостовые, проселочные дороги, лесные тропинки. Единственным условием, которое было дня него жизненно необходимым, был прохладный воздух. Пуло не переносил жару: вдыхать горячий воздух его приплюснутым носом означало направлять жару прямо к голове. В таком случае, у него кружилась голова, учащалось сердцебиение, и двигаться дальше он был уже не в состоянии. К счастью, с ним это почти никогда не случалось, потому что они с Тимоном жили на побережье Северного моря, где температура летом не поднималась выше двадцати-двадцати двух градусов. Сейчас они направлялись в Рим, и Пуло предвкушал обстоятельную прогулку по улицам древнего города, ведь апрель в Риме еще не самый жаркий месяц, значит, он сможет получить удовольствие, шагая рядом с хозяином.