При моих словах у доктора Дюссельдорфа сделался такой вид, будто он невзначай проглотил яйцо. Потом на его лице возникла улыбка. Настоящая улыбка. Он обнял меня:
– Ты прав, Оскар. Спасибо, что сказал все это.
– Не за что, доктор. Всегда к вашим услугам. Заходите когда вздумается.
Вот так-то, Бог. Зато тебя я жду всегда. Приходи без колебаний. Даже если в этот момент вокруг полно народу. Мне правда будет приятно.
До завтра. Целую,
Оскар
Дорогой Бог!
Пегги Блю уехала. Она вернулась к родителям. Я ведь не идиот и понимаю, что больше ее не увижу. Никогда.
Я не писал тебе, потому что было очень грустно. Мы с Пегги прожили жизнь вместе, и теперь я оказался один, лысый, ослабевший, усталый – лежу себе в постели. Какое безобразие эта старость.
Теперь я разлюбил тебя.
Оскар
Дорогой Бог!
Спасибо, что зашел.
Ты выбрал ровно тот момент, что нужно, потому что я чувствовал себя скверно. Может, и ты был раздражен из-за моего вчерашнего письма…
Когда я проснулся, мне почудилось, что мне уже девяносто лет. Я повернул голову к окну, чтобы посмотреть на снег.
И тут я догадался, что ты приходил. Было утро. Я был один на Земле. Было так рано, что птицы еще спали, даже дежурная медсестра мадам Дюкрю вздремнула, а ты, ты тем временем пробовал сотворить рассвет. Это оказалось довольно трудно, но ты все же справился. Небо постепенно бледнело. Ты наполнил воздушные сферы белым, серым, голубым, ты отстранил ночь и оживил мир. Ты не останавливался. И тут я понял различие между тобой и нами: ты неутомимый мужик! Ничего не упустишь. Всегда за работой. И вот он, день! Вот ночь! Вот весна! И вот зима! И вот она, Пегги Блю! И вот Оскар! И вот Бабушка Роза! Какое здоровье!
Я понял, что ты был здесь. И открыл мне свою тайну: нужно каждый день смотреть на мир, будто видишь его в первый раз.
Что ж, я последовал твоему совету и применил это. В первый раз. Я созерцал свет, краски дня, деревья, птиц, животных. Я чувствовал, как в мои ноздри входит воздух и заставляет меня дышать. Я слышал голоса, разносившиеся в коридоре будто под сводами собора. Я ощутил себя живым. Меня переполняла дрожь чистой радости. Счастье бытия. Я был преисполнен изумления.
Бог, спасибо, что ты сделал это для меня. Мне казалось, что ты взял меня за руку и ввел в сердцевину тайны, чтобы созерцать эту тайну. Спасибо.
До завтра. Целую,
Оскар
P. S. Мое желание: ты не смог бы повторить этот трюк с первым разом для моих родителей? Бабушка Роза, мне кажется, уже его знает. И потом еще разок для Пегги, если у тебя найдется время…
Дорогой Бог!
Сегодня мне сто лет. Как Бабушке Розе. Я много сплю, но чувствую себя хорошо.
Я попытался объяснить своим родителям, что жизнь – забавный подарок. Поначалу этот подарок переоценивают: думают, что им вручили вечную жизнь. После – ее недооценивают, находят никудышной, слишком короткой, почти готовы бросить ее. И наконец, сознают, что это был не подарок, жизнью просто дали попользоваться. И тогда ее пытаются ценить. Мне сто лет, и я знаю, о чем говорю. Чем старше становишься, тем сильнее проявляется вкус к жизни. Нужно быть эстетом, художником. Какой-нибудь кретин в возрасте от десяти до двадцати лет может играть жизнью по собственной прихоти, но в сто лет, когда уже не можешь больше двигаться, тут уже следует использовать интеллект.
Не знаю, удалось ли мне их убедить.
Навести их. Закончи работу. А я немного устал.
До завтра. Целую,
Оскар
Дорогой Бог!
Сто десять лет. Это много. Кажется, начинаю умирать.
Оскар
Дорогой Бог!
Мальчик умер.
Я навсегда останусь Розовой Дамой, но никогда больше не буду Бабушкой Розой. Я была ею только для Оскара.
Он угас нынче утром, за полчаса, пока мы с его родителями пошли выпить кофе. Это случилось, когда нас не было. Я думаю, он, желая пощадить нас, выжидал именно этого момента. Будто хотел избавить нас от жестокого зрелища смерти. На самом деле это не мы, это он заботился о нас.
У меня болит душа, на сердце тяжело, там живет Оскар, и я не могу прогнать его. Нужно, чтобы мне удалось удержаться от слез до вечера, потому что невозможно сравнить мою скорбь с той непереносимой болью, что испытывают его родители.
Спасибо, что мне выпало узнать Оскара. Ради него я старалась быть забавной, выдумывала разные небылицы. Благодаря ему я познала смех и радость. Он помог мне поверить в Тебя. Меня переполняет любовь, она жжет мое сердце, он дал мне ее столько, что хватит еще на много лет.
До встречи,
Бабушка Роза
P. S. В последние три дня Оскар держал на тумбочке у кровати карточку. Думаю, это Тебя касается. Он написал: «Только Бог имеет право разбудить меня».
Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я взломал своего поросенка и отправился навестить потаскушек.
Поросенок – это свинья-копилка из глазурованного фарфора с маленькой щелью, куда можно опускать монеты, но вынуть их уже не получится. Мой отец выбрал эту одностороннюю копилку, так как она соответствовала его представлениям о жизни: деньги существуют для того, чтобы их копить, а не тратить.
В утробе поросенка было двести франков. Четыре месяца работы.
Однажды утром, когда я собирался в школу, отец сказал мне:
– Моисей, я не понял… Здесь недостает денег… Начиная с этого дня будешь записывать в кухонной книге все, что ты потратил на покупки.
То есть мало того, что на меня наезжают и в школе и дома, я учусь, готовлю еду, приношу продукты; мало того, что я живу один в огромной темной квартире, холодной и пустой, что я скорее раб, чем сын адвоката, лишенного дел и жены, так теперь нужно было еще и счесть меня вором! Что ж, раз меня заподозрили в воровстве, почему бы и в самом деле не попробовать.
Значит, в утробе поросенка было двести франков. Двести франков – столько стоила девица с Райской улицы. То была цена обретения мужественности.
Первые девицы, к которым я обратился, спросили у меня паспорт. Несмотря на мой голос и вес – я толстый, как мешок со сластями, – они усомнились, что мне уже шестнадцать, хоть я клятвенно заверил их в этом; наверное, они видели, как я рос все эти годы, когда я проходил мимо них, цепляясь за сетку с овощами.
В конце улицы, под козырьком парадной, стояла новенькая. Пухленькая, хорошенькая как картинка. Я показал ей деньги. Она улыбнулась:
– Тебе что, уже стукнуло шестнадцать?
– Ну да, сегодня утром.