– Генрих…
– А где же моя дочь? – Он не позволил ей ничего сказать, серые его глаза сверкали, нижняя челюсть была напряжена. – Дай мне взглянуть на нее и на сына.
В полной растерянности Алиенора подошла к двери и крикнула нянькам, чтобы принесли детей поздороваться с отцом.
Генрих внимательно оглядел завернутую в пеленки круглолицую девочку, которую няня держала на руках.
– Надо подумать о хорошей партии для тебя, – сказал он, потрепав дочь по подбородку. – Старшая дочь короля Англии, неплохо звучит, а? – Генрих делано улыбнулся Алиеноре. – Не сомневаюсь, что она вырастет красавицей. – Он присел на корточки, чтобы поздороваться со своим шестнадцатимесячным тезкой, одетым в длинную холщовую рубашонку. Волосики маленького Генриха были русыми, а не ярко-рыжими, а глаза серо-голубые.
– Уже ходит, – с гордой ухмылкой заметил Генрих. – Что за славный мужичок!
Он схватил сына на руки и принялся подбрасывать его в воздух, пока тот не завизжал. Передав малыша Генриха няне, обратился к третьему ребенку, стоявшему на пороге и наполовину освещенному пробивавшимися из окна косыми лучами; его медные волосы блестели в солнечном свете. Генрих взглянул на него и чуть не отшатнулся, удивленный.
– Я сдержала данное тебе слово, – произнесла Алиенора. – И привезла его с собой. Твоя мать выразила желание взять его на воспитание.
– Знаю, она написала мне об этом.
То есть Матильда все-таки послала сыну письмо. Интересно, о чем еще она сообщила?
Генрих дал знак няне Джеффри подвести мальчика.
– Думаю, это хорошая идея, но не слишком. – Он взъерошил кудри Джеффри. – Ты здорово вырос. Совсем мужчина!
Джеффри выпятил грудь, что заставило Генриха довольно усмехнуться.
– Пока ты здесь, мы можем вместе повеселиться. Хочешь, научу тебя ездить верхом? У тебя есть свой пони?
– Нет… сир.
– А тебе бы хотелось иметь его?
Ком подкатил к горлу Алиеноры. Такой диалог должен был состояться у Генриха с Виллом, а не с этим кукушонком.
Джеффри просиял:
– Да, сир!
– Что ж, хорошо, подыщем тебе коника, и я научу тебя кататься на нем, а когда ты еще немного подрастешь, возьму тебя на охоту, согласен?
– Да, сир! – с восторгом выпалил Джеффри.
Генрих улыбнулся и жестом отпустил нянек и их подопечных. Взгляд его задержался на Джеффри, прежде чем он повернулся к Алиеноре, хлопая ладонями и потирая их одна о другую.
– Давай-ка закатим пир в честь твоего приезда, а завтра устроим соколиную охоту вдоль реки. У нас здесь дает представления неплохая труппа лицедеев из Керси, тебе понравится, а Томас покажет тебе прекрасные ткани.
Алиенора в немом изумлении слушала его. Он занимал мозг всякими незначительными вещами, чтобы серьезные мысли не имели ни одного шанса прорваться в сознание и натолкнуть его на горькие думы, которых он старался бежать.
Прежде чем она обрела способность говорить, супруг был уже у двери, громко звал Бекета, приказывал собрать музыкантов и придворных.
– Пойдем, – сказал он, обернувшись и глядя как будто сквозь нее. – Выпьем за встречу. К тому же я не единственный, кого тебе следует поприветствовать!
* * *
Пиршество стало тяжелым испытанием для Алиеноры. Она смешалась с толпой придворных, улыбалась и говорила, выслушивала учтивые соболезнования, которые ей шептали тайком от Генриха, и замечала косые взгляды, направленные в ее сторону. Томас Бекет был прямодушен и заботлив, ему не терпелось похвастаться великолепной шелковой парчой, купленной по выгодной цене у венецианского купца. Когда Алиенора из вежливости рассматривала ткани, он не преминул сообщить ей, что идея отослать Жоффруа герцогом в Нант принадлежала именно ему.
– Ловко придумано, – отвечала Алиенора; она не скупилась на похвалу там, где это нужно.
– Бретань все-таки не то же, что Ирландия, – согласился он. – Теперь надо найти такое же удачное место для младшего брата короля.
Алиенора удивилась: не слишком ли широкие полномочия Генрих возложил на Бекета? Конечно, если у тебя есть собака, зачем лаять самому, но, с другой стороны, нельзя же допускать, чтобы животное главенствовало над хозяином.
Алиенора взглянула на юношу, упомянутого Бекетом. Вильгельм стоял в группе молодых рыцарей, притворяясь, что заинтересован разговором, но находил время, чтобы обвести не знающим праздности взглядом зал, все приметить, все оценить. Алиенора не особенно любила рыжего младшего брата Генриха, но он представлял меньшую опасность, чем Жоффруа; к тому же ему только двадцать лет, и пока неизвестно, что из него выйдет. Он заметил, что королева рассматривает его, и почтительно снял берет. Алиенора ответила легким наклоном головы, и Вильгельм отвел взгляд.
К Алиеноре подошел Амлен, расцеловал ее в обе щеки, взял ее руки в свои и, не смущаясь, взглянул ей в лицо.
– Примите мои соболезнования в связи со смертью Вилла, – проговорил он. – Не могу представить, каково это – пережить смерть сына, тем более что мальчик был так дорог вам и Генриху.
У Алиеноры перехватило дыхание, и слезы подступили к горлу из-за того, что брат Генриха упомянул Вилла, а сам Генрих нет.
– Да, вы не можете представить, но благодарю вас за участие, – ответила она. Глубоко вздохнув, Алиенора взяла себя в руки. – Что вы скажете о Генрихе? Он ни разу даже не произнес имени Вилла.
Амлен бросил взгляд через зал. Генрих беседовал с гофмейстером Алиеноры Вареном Фицгерольдом.
– Он не говорит об этом с нами, – сказал Амлен, покачивая головой. – И мы не навязываемся с утешениями, потому что Генрих или приходит в бешенство, или, как вы видели сегодня, полностью уходит в другие заботы. Он силится не думать об этом, потому что иначе потеряет присутствие духа.
– И он винит во всем, что произошло, меня. Я это знаю.
Амлен растерянно посмотрел на Алиенору:
– Никто не скажет точно, что думает и чувствует мой брат; даже самые близкие к нему люди не могут проникнуть в его мысли. – Он коснулся руки королевы. – Что я знаю наверняка, так это то, что он рад видеть вас и детей. Будем надеяться, это благотворно на него повлияет.
– Вы очень добры, – произнесла Алиенора с усталой улыбкой.
– Я просто говорю как есть. Он скучал по вас; в вашем присутствии брат быстрее залечит раны, которые зализывал в одиночестве.
В этом Алиенора не была уверена. Помолчав, она сказала:
– Я привезла ему сына, рожденного от любовницы. Амлен, мне нужен мудрый совет.
Амлен насторожился:
– Я вырос в семье отца, а Эмму отправили в Фонтевро. Императрице не было до нас обоих дела, но она всегда была справедлива к нам, может быть, даже больше, чем к нашему отцу. И я уважаю ее за это.