Поскольку мама работала, а папы у меня не было, из Асквита меня забирал школьный автобус. Вообще-то он принадлежал транспортной компании, которая владела практически всеми пригородными автобусами в Сомерсете и Эйвоне. По расписанию он каждый день в 15:45 останавливался возле школы Асквита и заполнялся школьниками. Мне кажется, хуже автобуса в автопарке компании просто не нашлось. Не исключено, что это вышло случайно, но куда вероятнее, что руководство вполне обоснованно побоялось пускать по этому маршруту приличную машину. Так или иначе, но наш двухэтажный школьный автобус выглядел абсолютно неприлично и вел себя довольно нервно (как, впрочем, и водитель). Ржавый тарахтящий драндулет, которому за долгую жизнь выпало слишком много испытаний, не предусмотренных инженерами, останавливаясь на светофоре, сипел и задыхался, как неуклюжий киборг-астматик. На подъеме или при резкой остановке его железный каркас скрипел и издавал мучительные стоны. Их отчетливо слышали все сидящие в салоне, особенно те, кто устроился внизу, ближе к двигателю. По этой причине читать в автобусе, как сами понимаете, представлялось проблематичным. Кроме того, показать, что читаешь не по программе, а для удовольствия, значило признаться в своей принадлежности к презренной когорте педиков.
Четыре дня из пяти я и не помышлял достать в автобусе книгу. Обычно я старался сесть внизу, затесавшись среди обычных пассажиров, которые наверх не спешили. И желательно поближе к водителю — суровому на вид дядьке, который никому не позволил бы усомниться в собственном авторитете. К сожалению, нижний этаж часто целиком оккупировали пассажиры с детьми, колясками и сумками, и тогда приходилось подниматься наверх, в царство беспредела. Там я пробирался вперед и молча сидел, уставившись в пол. Обычно всю дорогу до дома я изучал свои ботинки. Только изредка, набравшись смелости, бросал взгляд в окно.
Зато по средам я получал передышку. За этот островок спокойствия в бурном море вечного гвалта благодарить следовало… спорт. По традиции, явно унаследованной Робертом Асквитом у школы, где он сам когда-то учился, в нашей каждую среду после уроков проводили спортивные соревнования. Это означало, что желающие отправятся играть в футбол. Соответственно проведение очередного футбольного матча означало, что в автобусе будет тишь да гладь.
Вот почему в ту среду я утратил бдительность.
В 15:40 народу на верхнем этаже было совсем мало. Я уселся в переднем ряду, подальше от двигателя и других пассажиров, и вместо того, чтобы разглядывать ботинки, собрался почитать.
На тот момент я осилил две трети «Завтрака для чемпионов». Это роман про культурный фестиваль в штате Огайо, и в нем два героя — пожилой нищий писатель-фантаст Килгор Траут и богатый владелец автомобильного салона Двейн Гувер, у которого поехала крыша: он решил, что все люди — на самом деле роботы, мастерски изготовленные, но лишенные воображения, способности чувствовать и свободной воли, то есть всего того, что наделяет человека душой. Эту мысль он почерпнул в одном из рассказов Траута. А потом Гувер идет вразнос.
Как и в других книгах Воннегута, сюжет «Завтрака для чемпионов» был каким-то рваным и бессвязным. Мне кажется, книгу можно было бы разобрать на страницы, перетасовать их, как колоду карт, и потом читать в произвольном порядке — роман от этого нисколько не пострадал бы. Дело в том, что каждая его страница, если не каждый абзац, выражает вполне самостоятельную и глубоко осмысленную идею.
Но больше всего мне в «Завтраке для чемпионов» нравилось вот что: в отличие от большинства писателей автор как будто обращается к читателю, который понятия не имеет о том, что такое человечество с его нравами и обычаями и вообще на что похожа наша планета. Книга словно написана для инопланетян из далекой галактики: в ней разжевана каждая мелочь, все описано в деталях, порой эксцентричных, и многие примеры снабжены рисунками и графиками. То, что в других книгах как бы подразумевается само собой, здесь подробно объясняется. И чем больше я читал, тем сильнее убеждался, что некоторые очевидные вещи на самом деле не так уж очевидны. Больше того, они производят довольно странное впечатление.
Словом, я по уши погрузился в книгу и не сразу заметил, что происходит вокруг. Между тем в автобус, с хрипом тронувшийся от остановки возле школы, набилось нехарактерное для среды количество пассажиров. Сперва я ощутил какое-то смутное, невнятное раздражение. Потом в ухо мне угодил шарик жеваной бумаги. В среду такое невозможно, в среду у меня выходной! Я обернулся, все еще испытывая скорее недоумение, чем тревогу.
В паре рядов за мной сидели Бой, Бычок, Скот и еще несколько одноклассников-футболистов. Потрясенный коварным и жестоким поворотом судьбы, я по неосторожности заговорил. Этого делать уж точно не следовало.
— У вас же сегодня футбол, — выдохнул я.
— Тренера пробрал понос, — сказал Бой.
Тренера пробрал понос. Похоже на название современной пьесы сомнительного содержания. Или на шпионский пароль. Но в данном случае, ясное дело, драматургия и разведка были ни при чем. Бой имел в виду обыкновенный понос.
— То есть мистер Хейл заболел? — уточнил я.
— Его понос пробрал, — повторил Бой. — Он ушел домой сразу после обеда.
Раз мистер Хейл поехал домой, значит, тренировку отменили. Немного смущало, что Бой знает точную причину случившегося. Он редко что-нибудь говорил просто так, и уж если упомянул понос, значит, именно эта напасть и вывела из строя мистера Хейла. Но неужели он счел необходимым поделиться подробностями своего недомогания со всей командой? Я решил воздержаться от вопросов. В конце концов, такие вещи почему-то всегда становятся известны, хочешь ты того или нет. Кроме того, стряпня, которой нас пичкали в школьной столовой, всегда вызывала у меня подозрения.
— Вот бедняга, — прокомментировал я.
Бой посмотрел на меня с глубоким презрением, словно я нес личную ответственность за состояние кишечника мистера Хейла. На его физиономии ясно читалось, что ему невтерпеж подраться. Ну да, футбола-то его лишили.
— Че читаешь, Вудс?
— Да так, — отозвался я. Если вдуматься, довольно глупый ответ, но должен признаться, что в нештатных ситуациях я вообще не очень хорошо соображаю.
Макбой сплюнул на пол.
Я отвернулся, стараясь держаться как можно более независимо. В этот самый миг мне, конечно, следовало спрятать драгоценную книгу мистера Питерсона — подарок его покойной жены — в относительную безопасность сумки.
Но задним умом все мы крепки, а тогда мне показалось, что лучше не суетиться и не привлекать к книге лишнего внимания: они ведь и так ее видели и, начни я запихивать ее в сумку, сразу заподозрят неладное. Так что я с деланным спокойствием снова уткнулся в книжку, надеясь, что мучители утратят ко мне интерес.
И моя надежда почти сбылась: в меня больше ничем не бросались. Я расслабился и принялся считать в уме до шестидесяти, чтобы мозг успокоился и тоже поверил, что опасность миновала. На всякий случай я досчитал даже до ста двадцати, после чего вернулся к чтению. Но оно шло медленно, потому что я никак не мог сосредоточиться на прочитанном.