Получилось, что зря я угрызался насчет похищенного кресла-каталки. Что бы мы без него делали? Мистер Питерсон не особо сопротивлялся, когда я предложил им воспользоваться, и на остановках я пересаживал его в кресло. Так мы и продолжали двигаться на юго-восток.
Сельские пейзажи северной Франции в целом похожи на южнобританские, хотя просторы там, конечно, другие. Если бы не указатели, не пункты уплаты дорожной пошлины и не правостороннее движение, разница была бы и вовсе незаметной. Но по мере того как мы приближались к винодельческим районам, расположенным на побережье, картина менялась. Люневилль, в котором мы остановились на обед, уже почти ничем не напоминал Англию, а в Сен-Луи, недалеко от границы со Швейцарией, я наконец ощутил себя в другой стране и решился позвонить маме.
Не знаю, что сказать про тот разговор. Ничего хорошего из него не вышло.
Было около трех дня, в Англии — на час меньше из-за летнего времени. Я полагал, что пяти часов маме хватило, чтобы прочесть и переварить мое письмо, и она успела успокоиться. Как я ошибался! Едва сняв трубку, она принялась плакать и плакала до тех пор, когда я не нажал отбой. В промежутке она произнесла лишь несколько обрывочных фраз, часто повторяя: «Ох, Лекс». Спросила, где я, и потребовала, чтобы я немедленно возвращался, и тогда, дескать, все будет хорошо. Я не стал уточнять, что она имеет в виду, к тому же я заранее решил, что не признаюсь, куда мы уехали. Просто сказал, что со мной все в порядке и что я буду дома в конце следующей недели. Но мои уверения на нее не подействовали, скорее наоборот. Пару минут я слушал, как она плачет в трубку, надеясь, что источник слез в ней вот-вот иссякнет, а потом попросил позвать Элли, но мама пропустила мою просьбу мимо ушей.
— Мне надо поговорить с Элли, — повторил я. — Можешь ее позвать?
В ответ я опять услышал рыдания. Я повесил трубку. Что мне еще оставалось?
К вечеру мы пересекли границу и через час въехали в Цюрих. Швейцарские водители ведут себя осмотрительно и никуда не спешат, так что, двигаясь в общем потоке, я успевал разглядеть ориентиры и указатели, по памяти сверяя их с картой города, которая, как выяснилось, оказалась довольно точной. Дело в том, что я поставил себе целью заблаговременно выучить наизусть карту городских дорог и потратил на это весь последний месяц. Вечерами и на большой перемене я сидел над мишленовской картой, зазубривая длиннющие названия улиц вроде Пфингствайдштрассе, Зеебанштрассе или Альфред-Эшер-штрассе. Еще несколько вечеров и больших перемен ушли у меня на то, чтобы запомнить расположение городских округов и районов. Округа Цюриха пронумерованы от 1 до 12 и двумя дугами охватывают северную оконечность Цюрихского озера. В центре расположен Первый округ, он же Альтштадт, а остальные разбегаются от него двумя кругами по часовой стрелке. По-моему, очень разумная и удобная планировка. Швейцарцы, насколько я мог судить по сведениям, почерпнутым из интернета, вообще народ чрезвычайно разумный и практичный. В своей долгой истории они прославились в основном тем, что избегали участвовать в войнах, предпочитая тратить силы на такие созидательные проекты, как развитие науки, банковского дела и производство самых точных в мире часов.
То, что я помнил назубок всю мишленовскую карту, безусловно, помогло мне сразу сориентироваться в городе, но следует признаться: пожалуй, я перестарался.
Если кто не знает, Цюрих расположен в природной чаше, которую образует бассейн реки Лиммат, и, как я уже говорил, город тянется двумя дугами, напоминающими величественный мост или широченную подкову, которая по центру, у северной оконечности озера, образует узкую ложбину.
Река Лиммат делит Альтштадт на две симметричные половины, а километрах в тридцати к югу от ее устья возвышаются Альпы. Иными словами, это город, в котором невозможно заблудиться. Повезло нам и с отелем в Восьмом округе, рекомендованным герром Шефером, — к нему оказалось удобно подъехать на машине. Большинство цюрихских отелей сосредоточено в центре, вокруг Лиммата, а наш стоял на Утоквай — главной магистрали города, которая тянется вдоль северо-восточного берега озера. Герр Шефер знал с дюжину разных отелей, которые рекомендовал пациентам в зависимости от их запросов и финансовых возможностей. У него был богатый опыт помощи иностранцам, приехавшим в Швейцарию умирать.
Что касается запросов мистера Питерсона, то они отличались простотой. Я написал о них в электронном письме примерно месяц назад, когда из клиники пришло подтверждение даты. Отель должен находиться в относительно тихом районе с хорошим транспортным сообщением, парковкой и удобствами для инвалидов. Номер должен быть просторным, с хотя бы одним креслом с высокой спинкой, а ванная комната — оборудована перилами. Кроме того, мистер Питерсон выразил желание получить номер с балконом и в любом случае не «сарай, где жить нельзя, а можно только ждать смерти».
Если сумеешь сформулировать лучше, — написал он мне, — давай.
К сожалению, сформулировать лучше я не сумел и во избежание недоразумений передал его пожелание дословно. По приезде мы убедились, что герр Шефер все понял правильно, хотя лично мне сравнивать было не с чем — я никогда не останавливался в отелях и видел их только в кино. Откуда мне было знать, как должно выглядеть место, куда человек приезжает дотягивать последние дни? Во всяком случае, мне наш отель сразу понравился. Просторный холл с высокими потолками и каменными колоннами, мраморный — или под мрамор — пол. Стойку регистрации из полированного темного дерева украшала золотая табличка, на трех языках — немецком, английском и французском — сообщавшая:
Empfang / Reception / Réception
Мне еще подумалось, что один из вариантов явно лишний.
— Guten Tag, mein Herr, — отрывисто, как истый немец, произнес я, обращаясь к мужчине за стойкой. — Wir haben zwei Zimmer reserviert. Der Name ist «Peterson».
Мужчина за стойкой — невысокого роста, в безупречно сидящем костюме, улыбнулся мне профессиональной улыбкой и ответил на чистом английском с едва заметным акцентом:
— Да-да… Мистер Питерсон, верно? Добро пожаловать в «Зееуфер». Надеюсь, вам у нас понравится.
— Ich bin nicht Herr Peterson, — поправил я его. — Herr Peterson ist der Mann im Stubl.
Портье кивнул.
— Ax, вот как. Прошу прощения.
— Das macht nichts. Кöппеп Sie uns mit unserem Gepäck helfen?
Портье чуть нервно поморщился.
— Разумеется, сейчас носильщик вам поможет. А пока, будьте любезны, заполните анкету.
— Ja. Das wird kein Problem sein.
Странный мы с ним вели диалог: английские и немецкие фразы летали между нами, как мячик в пинг-понге. Почему-то портье не желал переходить на немецкий, что я списал на неведомый мне профессиональный этикет, а его слегка неприязненную интонацию — на мое подчеркнуто правильное произношение, усвоенное из фильмов про войну. Но все-таки он меня понимал, и это радовало.