Так же точно могло произойти и с архантропами Азии… Некоторые ученые обращают внимание на то, что ранние сапиенсы в Африке больше похожи на современных людей, чем более поздние сапиенсы вне Африки. Они считают это следствием метисации вышедших из Африки сапиенсов с местным населением, с архантропами-эректусами. [181]
Карл Линней объединял в виды по внешним признакам, но считал, что представители одного вида не скрещиваются с другим. Пример мула был перед его глазами, и Карл Линней уточнил: вид – это совокупность животных, которые могут иметь жизнеспособных и плодовитых потомков. Род – это совокупность животных, которые могут иметь потомство жизнеспособное, но не плодовитое: как потомки ослов и лошадей, мулы.
Американский биолог немецкого происхождения, Эрнст Майр (1904–2005), даже считал главными в определении вида именно репродуктивные признаки: если особи могут иметь жизнеспособное потомство, они тем самым принадлежат к одному виду.
После работы Майра «Систематика и происхождение видов» (1942) утвердилась практически официальная точка зрения биологии, и до самого недавнего времени она была такова: «Вид – группа особей, сходных по морфолого-анатомическим, физиолого-экологическим, биохимическим и генетическим признакам, занимающих естественный ареал, способных свободно скрещиваться между собой и давать плодовитое потомство». [182] Или даже: «Вид – это репродуктивно связанная совокупность популяций». [183]
Вследствие разных переплетений между традиционными и современными молекулярно-филогенетическими подходами в биологии сейчас существует по крайней мере пять весьма разных определений вида, ни одно из которых не является господствующим. Даже без молекулярной биологии накоплены наблюдения, ставящие с ног на голову традиционное понимание вида.
Действительно, как быть, если жизнеспособное потомство дают животные, мало схожие между собой? Скажем, у тигров и львов метисы, полученные в неволе, успешно размножаются поколениями. Но это в неволе! В природе же, хотя биологическая метисация вполне возможна, животные разделены территорией и экологическими нишами. Типичное животное саванны, лев, никогда не окажется в обиталище тигра, в густом лесу.
Родственные виды могут быть совсем не похожи друг на друга: белый медведь совсем не подобен бурому, но дает с ним в зоопарках жизнеспособных и плодовитых детенышей. Эти виды разошлись совсем недавно.
В нашем случае – сапиенс живет в Африке и плохо реагирует на холод, ест мало мяса; неандертальская женщина живет в приледниковой зоне и не может есть растительную пищу – ну и какая разница, могут ли у них быть общие дети и внуки? Тем более, привычный облик человека, эстетические представления, нормы поведения у них совершенно различны. Эти двое никогда не встретятся, а если даже встретятся, вряд ли заинтересуются друг другом, и никакая возможность метисации тут ни при чем.
А с другой стороны, бывают случаи, когда представители популяций одного вида скрещиваться не способны. Например, обезьяны гелады морфологически относятся к одному виду, но распадаются на популяции, которые между собой не скрещиваются.
У современных людей, кстати, тоже много таких практически не соединяющихся между собой групп. Потомство артиста и инженера вполне жизнеспособно. Но инженер может десятки лет не встретить соседку по подъезду, актрису: она ложится спать, когда он просыпается.
«Компьютерному гению» не интересна дочка фермера. Образ жизни предпринимателя и «бюджетника» так различается, что одни и те же слова употребляются в разном смысле.
Но архантропов и неандертальцев провозгласили особыми видами до появления этих сложностей, в эпоху абсолютного господства линнеевско-майровских подходов. Морфологически разные? Значит, репродуктивно закрытые друг для друга!
К тому же все выводы были сделаны о палеонтологических видах, которые реконструируются по костным останкам. Всякий раз, восстанавливая некое существо по костным останкам, мы и его морфологию реконструируем весьма относительно. Это касается не одного человека! Реконструкции ископаемого носорога-эласмотерия дают буквально десятки вариантов: от резвого длинноногого обитателя открытых пространств до бегемотоподобного жителя болотистых побережий. [184] Кости одни и те же, реконструкции разные. Так же и по поводу другого исполинского носорога-индрикотерия спорят до сих пор: восстанавливать его как «почти слона» или «почти жирафу». Весил он то ли до 30 тонн, то ли не больше 15-ти. [185]
Все ископаемые формы человека мы восстанавливаем исключительно по костным останкам. Сплошные палеонтологические виды, которые неизвестно как соотносятся с биологическими. Строго говоря, мы не знаем, могли ли бы мы спариваться и иметь потомство с ранними сапиенсами! Просто установилось такое поверье, что сапиенсы, жившие 30 и 40 тысяч лет назад, тождественны нам и, перенеси их в современную жизнь, ничем бы от нас не отличались. Но проверить мы этого не можем, и спариваться с ними тоже не можем.
А уж тем более неандертальцы – типичный «палеонтологический вид», определенный по костям. Тем более «питекантропы»-архантропы-эректусы с их невероятным разнообразием морфологии. Тут и про палеонтологический вид уверенно не скажешь, один он или их несколько. А если и один, палеонтологические виды заведомо не тождественны биологическим. Именно поэтому я предпочитаю писать о «формах человека», а не о видах и подвидах: статус различий не очевиден.
Исходя из внешнего облика неандертальцев и своих, весьма далеких от реальности представлений о них, уважаемые коллеги придумали, будто сапиенсы не могли иметь потомства с неандертальцами, а уж тем более с «питекантропами». И так думали добрые сто лет – и специалисты, и все, кому об этом рассказывали.
В эпоху молекулярной биологии появляется возможность проверки, кто с кем мог метисироваться: в зависимости от того, насколько далеки друг от друга популяции. Метод, предложенный американскими биохимиками Лайнусом Карлом Полингом (Linus Carl Pauling) и Эмилем Цукеркандлем (Emil Zuckerkandl) для аминокислотных замен в белках, был назван «молекулярными часами». Родилась новая научная дисциплина – молекулярная филогенетика. [186]