Позже, с 1963 г., скорость хода «молекулярных часов» была установлена по скорости изменения ДНК тех видов, время расхождения которых было известно по ископаемым останкам: по гену цитохрома C. Точность этих методов по статистическим причинам не очень высока, и ошибка в молекулярных датировках может составлять 20–30 %. Но когда речь идет о событиях, отделенных от нас десятками и сотнями тысяч лет, точность всегда невысока. Молекулярные часы не менее точны, чем геологические даты или датировки по степени распада тех или иных элементов.
«Молекулярные часы» показывают примерное время расхождения между формами жизни, популяциями и видами. «Молекулярные часы» помогли определить дату разделения ветвей человека и человекообразных обезьян – от 5 до 7 млн. лет назад. До этого палеонтологи полагали, что разделение произошло около 25 млн. лет назад. Сейчас считается, что предки человека и шимпанзе разделились около 5 млн. лет назад. Отделение горилл произошло раньше, а еще раньше, около 10–15 млн. лет назад, отделилась ветвь орангутанов.
Время расхождения чаще всего дает и степень близости популяций. Считается, что если популяции разошлись менее 2,0–2,5 млн. лет назад, скрещивание возможно. [187]
Сама по себе позиция несколько странная: у разных видов за 2 млн. лет может пройти очень разное число поколений. Но если принять расчеты всерьез, получается: с антропоидными обезьянами мы и правда не можем скрещиваться. И с общими с ними предками тоже! Но общие предки сапиенсов и эректусов жили всего 800–1000 тысяч лет назад – предельный случай возможной метисации. Общие же предки сапиенсов и неандертальцев жили от 320 до 850 тысяч лет назад (а скорее всего 350–620 тысяч лет назад). Значит, скрещивание современного человека и с неандерами, и с эректусами возможно, причем практически без ограничений. [188]
Молекулярная генетика поставила многие точки над i, внесла ясность во многие вопросы – например, в вопрос о возможностях метисации сапиенса и более ранних форм человека. Одновременно эта новая становящаяся наука начала порождать собственную мифологию. Об одном из этих мифов приходиться рассказать по той же причине, по которой приходиться рассказывать об архантропах и палеоантропах: благодаря популяризации, идеи «митохондриальной Евы» и «Y-хромосомного Адама» распространились очень широко.
Напомню, что митохондрии, внутриклеточные органеллы, имеют свою собственную небольшую хромосому. Ядерная ДНК несравненно сложнее; она содержит подавляющее большинство генов, и потомки каждой пары получают половину генов от отца, а вторую половину от матери. А митохондрии и их ДНК ребенок получает только из материнской яйцеклетки. Митохондриальная ДНК не подвергается рекомбинации, и потому изменения в ней происходят исключительно за счет редких случайных мутаций. Сравнивая последовательности митохондриальной ДНК, можно определить степень родства сравниваемых людей и даже приблизительно вычислить время, необходимое для накопления мутаций в данной популяции.
Hawks J., Cochran G. Dynamics of adaptive introgression from archaic to modern human // Paleoanthropology. – 2006. – P. 101–115.
Если верить расчетам, то «митохондриальная Ева» жила в Восточной Африке в период от 140 до 280 тысяч лет назад. [189] Вообще-то, под «митохондриальной Евой» ученые понимали некую научную абстракцию: относительно однородную генетически популяцию, среди потомков которой большинство получили митохондриальную ДНК от одной женщины. А потомки других женщин по прямой женской линии просто не дожили до наших дней.
Но в популярных статьях получалось так, что все мы – потомки одной женщины. Это чистейшей воды миф, созданный популяризацией науки и средствами массовой информации… Просто 140–280 тысяч лет назад существовала женская популяция, гены которой есть у всего известного нам человечества. Была ли это популяция ранних сапиенсов или «последних гейдельбержцев», неизвестно.
Так как Y-хромосома (в ядерной ДНК) передается только от отца к сыну, генетики попытались найти и общего мужского предка. Этот «предок» – тоже не одно лицо, а сравнительно однородная популяция. В 2002 г. Сообщество генетиков Y-хромосомы (Y Chromosome Consortium) выработало общую классификацию по линиям Y-хромосомы. Они выделили 18 основных мутационных кластеров в хромосоме, так называемые клады, и обозначили их латинскими буквами от A до R, по предполагаемому порядку последовательности возникновения мутаций. Эти клады, в свою очередь, разветвляются на гаплогруппы, то есть группы, имеющие общего предка. Гаплогруппы нумеруются цифрами и буквами.
Один вывод палеогенетиков состоял в том, что все современные мужчины происходят от одного молекулярно-биологического предка, жившего заметно позже «Евы», примерно 90 000–60 000 лет назад. Этого «предка» в популярной литературе тоже изображают конкретным лицом. Только что портретов не рисуют.
Оговоримся, что мифы о «коллективной митохондриальной маме» и «групповом Y-папе» возникли не как результат молекулярно-филогенетических исследований. Они – следствие в первую очередь некорректной популяризации этих исследований. Увы, с такого рода околонаучными мифами приходится сталкиваться слишком часто.
Сами же молекулярные исследования заставляют поставить интереснейший вопрос, на который пока нет ответа… Это вопрос о том, к каким именно формам человека принадлежали общие предковые популяции. О том, как периоды выхода из Африки сапиенсов соотносятся с теми, к которым относят существование популяции, содержавшей общую митохондриальную мать, и популяции, содержавшей общего Y-хромосомного отца. Сюда же относится и вопрос о местообитаниях этих двух популяций – пересекались ли они хотя бы частично или были совершенно разными?
Возможно ли, что одни (скажем, эректусы) происходят от общей матери, а другие (скажем, сапиенсы) происходят от общего отца и тогда, скорее всего, и от общей матери тоже, а мы тогда имеем и того, и другую в качестве общих потому, что являемся продуктом скрещивания между ними? К сожалению, такие вопросы пока не стали целью специальных исследований, а если стали – то результаты пока не опубликованы. Но поставить вопросы пора. [190]