— Это Альфонзо — готов пари держать! — крикнул на бегу Коллинз одному из помощников. — Он теперь разделается с Ральфом.

Дело разыгралось не на шутку и подходило уже к развязке, когда Коллинз подбежал к клетке. Кастлемона только что вытащили из клетки, положили на пол и захлопнули дверцу. Внутри диким клубком свились и боролись Альфонзо, Джек и Майкл. Стоявшие снаружи люди метались во все стороны, стараясь разделить их железными прутьями. В отдаленном углу клетки остальные леопарды зализывали свои раны, рычали и бросались на железные прутья, не допускавшие их принять участие в сражении.

Появление Сары и все, что за этим последовало, было делом нескольких секунд. Цепочка волочилась за ней по земле, но эта маленькая зеленоватая, хвостатая самочка, познавшая на земле любовь и истерию, отдаленная сестра наших женщин, бросилась к узким перекладинам клетки и протиснулась в нее. Внезапно клубок разлетелся в разные стороны. Майкла бросило об стенку клетки, он упал на пол, попытался вскочить, но весь сжался и опустился обратно на пол — кровь ручьем лила из его разодранного, сломанного плеча. Сара прыгнула к нему, обняла и нежно прижала его голову к своей плоской волосатой груди. Она издавала несвязные сочувствующие крики и, когда Майкл пытался подняться на сломанной лапе, с суровой нежностью напала на него и старалась увлечь его подальше от битвы. Она с ненавистью глядела на Альфонзо и выкрикивала какие-то проклятия по его адресу.

В этот момент внимание леопарда было отвлечено железным ломом. Он ударил по нему лапой, но когда лом снова ткнулся в него, Альфонзо бросился на него и принялся грызть железо зубами. Затем он одним прыжком очутился у стенки клетки и разодрал ударом своей лапы руку, державшую лом. Человек бросил свое оружие и отпрянул в сторону. Альфонзо одним прыжком очутился на Джеке, который к тому времени уже выбыл из строя и, растерзанный, трепетал в агонии.

Майкл приподнялся на трех лапах и хромая пытался избавиться от удерживавшей его Сары. Бешеный леопард готов был прыгнуть на них, но снова был отвлечен железным прутом. Теперь он сразу бросился на человека и с такой яростью потрясал стенки клетки, что, казалось, вся клетка разлетится вдребезги. В клетку просунули новые прутья, но отвлечь Альфонзо было не так-то легко. Он приблизился к Майклу, и Сара встретила его неистово-диким визгом. Коллинз выхватил револьвер у одного из помощников.

— Не убивайте его! — закричал Кастлемон, хватая руку Коллинза.

Укротителю леопардов самому приходилось несладко. Одна рука его беспомощно болталась, и глаза заливала кровь, струившаяся из раны на голове; чтобы следить за событиями, он вытирал глаза о плечо Коллинза.

— Альфонзо — моя собственность, — протестовал он. — Он стоит дороже сотни таких дохлых обезьян и терьеров. И во всяком случае мы можем их вытащить. Помогите мне. Пожалуйста, вытрите кто-нибудь мне глаза. Я ничего не вижу. Нет ли у кого из вас холостых патронов? Я все свои истратил.

В какой-то момент Сара, казалось, хотела броситься между Майклом и леопардом, отвлекаемым железными прутьями и вилами; затем она завизжала прямо в лицо громадной оскалившей клыки кошке, как будто проявление ее вражды могло испугать ту и принудить к отступлению.

Майкл, весь ощетинившись, рыча и увлекая ее за собой, протащился немного, ковыляя на трех лапах, но нечаянно наступил на изуродованную лапу и упал. И тогда Сара совершила свой великий подвиг. С яростным визгом она бросилась прямо на голову чудовищной кошки, царапая руками и ногами ее морду, и впилась зубами в ее ухо. Изумленный леопард взвился на дыбы, стараясь передними лапами сбросить и сорвать с себя крепко вцепившегося дьяволенка.

Борьба, а с нею и жизнь маленькой зеленоватой обезьянки длились еще каких-нибудь десять секунд. Но этого было достаточно, и Коллинз успел приоткрыть дверцу клетки и, схватив заднюю ногу Майкла, вытащить его и бросить на пол.

Глава XXX

Если бы не умелая и своевременная помощь, Майкл бы не выжил. Но опытный и искусный хирург принялся за него и произвел над плечом Майкла смелую операцию, какую он никогда бы не решился произвести над плечом человека. Майкла же эта операция спасла.

— Он останется хромым, — сказал хирург, вытирая руки и разглядывая неподвижно лежащего в гипсе Майкла. — Ему необходим хороший уход. Если температура поднимется, нам придется его прикончить. Сколько он стоит?

— Он ничего не умеет, — отвечал Коллинз. — Возможно, пятьдесят долларов, но сейчас он, вероятно, и этого не стоит. Хромую собаку ничему и учить не стоит.

Время доказало неправоту обоих собеседников. Майклу не было суждено остаться хромым, хотя в первое время плечо сохраняло чувствительность и по временам, при сырой погоде, он слегка прихрамывал, чтобы не растравлять боль. С другой стороны, он вскоре был оценен в крупную сумму и стал светилом цирковой арены, как это было предсказано Дель Маром.

Пока что он много скучных, томительных дней пролежал в гипсе. Уход за ним был превосходный, и за его температурой тщательно следили. Но этот уход не был вызван любовью к нему или вниманием, — нет, это просто входило в систему, создавшую Сидеруайльдской школе такую популярность. Когда гипс был снят, Майкл был лишен того инстинктивного удовольствия, какое животные получают при зализывании своих ран: на все раны были наложены искусные повязки. Когда их, наконец, сняли, нечего было зализывать, — ран уже не было, и лишь где-то глубоко в плече чувствовалась глухая боль. Через несколько месяцев и эта боль прекратилась.

Гаррис Коллинз не надоедал ему больше цирковыми упражнениями и в один прекрасный день одолжил его в качестве статиста одной чете, потерявшей трех собак от воспаления легких.

— Если он вам подойдет, вы можете получить его за двадцать долларов, — заявил Коллинз Уилтону Дэвису.

— А если он околеет? — спросил Дэвис.

Коллинз пожал плечами.

— Я о нем не стану плакать по ночам. Его ничему не научишь.

Майкла посадили в клетку, и он на грузовике покинул Сидеруайльдскую школу. По всем данным ему не суждено было вернуться, потому что Уилтон Дэвис был известен среди своих собратьев по ремеслу жестокостью с собаками. Он еще стал бы ухаживать за собакой, умеющей выполнять какие-нибудь особенные трюки, но статисты были слишком дешевы, и с ними церемониться не стоило. Они обходились ему от трех до пяти долларов штука. Но Майкл, очевидно, достался ему совсем даром, и если бы он околел, то Дэвису пришлось бы только подыскать себе другую собаку.

Первые впечатления новой жизни не были особенно тяжелы, хотя клетка была настолько мала, что невозможно было выпрямиться и дорожная тряска тяжело отзывалась на его больном плече. Проехать пришлось лишь до Бруклина, и Майкл был доставлен в небольшой второразрядный театр. Уилтон Дэвис пользовался репутацией второстепенного дрессировщика, и ему никогда не удавалось выступить в крупных цирках.

Настоящие страдания были впереди. Клетку Майкла перенесли в большое помещение над сценой и поставили вместе с другими клетками. В этих клетках находились остальные собаки Дэвиса — жалкие и несчастные полукровки, заморенные и окончательно павшие духом. У многих из них головы были покрыты болячками — следами палки Дэвиса. Никто не следил за их ранами, и им нисколько не помогала мазь, какой их мазали в дни представлений, чтобы скрыть раны от взоров публики. По временам некоторые из них начинали жалобно выть, и каждую минуту они были готовы лаять, словно это было все, что им оставалось делать в их крохотных клетушках.