В эти минуты собственная доблесть преисполняла баталера гордостью. Он знал, что о нем говорил капитан, и особенно усердно налегал на работу, уничтожая потом седьмую кварту во славу своего замечательного сложения. Это была странная слава, такая же странная, как бывают странными некоторые люди; и Дэг Доутри находил в ней оправдание своему существованию.
Итак, вся его энергия и душевные силы уходили на поддержание репутации человека, уничтожающего шесть кварт пива в день. Не легко расплачиваться каждый день за шесть кварт: попробуйте подсчитать — в месяц выйдет изрядная сумма! Вот почему он в свободное от службы время делал черепаховые гребни и другие украшения и наловчился в таких делах, как кража собак. Ведь платить за шесть кварт приходилось Дэгу Доутри, и поэтому он и нашел нужным препроводить Майкла на борт «Макамбо» через иллюминатор.
Разгуливая в этот вечер по берегу Тулаги, Майкл искал привезший его вельбот и встретил коренастого, начинающего седеть баталера. Дружба между ними возникла почти сразу, потому что Майкл из веселого, резвого щенка превратился в веселую, резвую собаку. Он был гораздо общительнее Джерри, несмотря на то что знал очень мало белых людей. Вначале это были мистер Хаггин, Дерби и Боб в Мериндже, затем капитан Келлар и его помощник-штурман на «Эжени» и наконец Гарлей Кеннан и его команда на «Ариэле».
Майкл нашел, что все они похожи друг на друга и восхитительно отличаются от толпы чернокожих, которых его выучили презирать и на которых натравливали.
И Дэг Доутри не представил собой исключения. На его привет: «Алло, пес белого человека, что ты делаешь здесь, в этой черной стороне?» — Майкл ответил сдержанно, с достойным видом, выражая это движением ушей и добродушным взглядом. Дэг Доутри понимал собак с первого взгляда и не упустил ни одного движения, изучая Майкла при свете фонарей, которыми чернокожие мальчики освещали работу людей, занятых разгрузкой вельбота.
Баталер сразу оценил два качества Майкла: собака была ласковая, добродушная и к тому же — дорогая. Эти качества заставили Дэга Доутри быстро оглянуться. Никто не смотрел в его сторону. Поблизости находились только чернокожие. Они стояли лицом к морю, прислушиваясь в темноте к плеску весел, ожидая следующей лодки для разгрузки. Правее, при свете другого фонаря, он увидел клерка резидента [36] и старого кладовщика «Макамбо», горячо споривших по поводу какой-то ошибки в накладной.
Баталер еще раз быстро оглядел Майкла и решился. Он как бы случайно повернулся и побрел вдоль берега, выходя из освещенного фонарями круга. Пройдя сотню ярдов, он сел на песок и стал ждать.
— Он стоит двадцать фунтов, ни пенни меньше, — бормотал баталер про себя. — Дурак я буду, если не получу за него десяти фунтов, это верней верного, да еще скажут: «благодарю вас!». Неужели же я терьера от борзой не отличу. Десять фунтов, в любом кабаке Сиднея!
И десять фунтов, превращенные в пивные бутылки, вызвали перед его умственным взором чудесное видение — почти целый пивоваренный завод.
Хруст песка и тихое посапывание заставили его насторожиться. Надежда не обманула его. Собака сразу почувствовала к нему доверие и побежала за ним.
Дэг Доутри знал, как обращаться с собаками, и Майкл сразу понял это, когда рука человека прикоснулась к шее, около уха. В этом движении не было ничего угрожающего, человек не заигрывал с ним и не боялся его. Жест был актом дружелюбия и доверия и возбудил ответную доверчивость. Жест был грубоват, но не причинил боли; не угрожая, он как будто брал под защиту. Майклу казалось, что самая естественная вещь в мире — это быть схваченным рукой этого совершенно чужого человека, тормошившего его самым фамильярным образом и весело приговаривавшего: «Ладно, песик. Пойдем-ка со мной, может, еще в алмазах бегать будешь».
Майкл никогда еще не встречал такого обаятельного человека. Дэг Доутри инстинктивно умел обворожить собаку. По натуре своей он не был жесток. Он никогда не был чересчур груб или чересчур ласков. Он не напрашивался на дружбу Майкла. Он искал ее, но по его поведению нельзя было заключить, что он ее ищет. Он едва потрепал Майкла по загривку в виде первого приветствия, а затем отвел руку и как будто забыл о нем.
Затем он стал раскуривать свою трубку, но, очевидно, ветер задувал огонек, и ему пришлось сжечь несколько спичек. Эти спички догорали у самых его пальцев, и пока он для виду старался раскурить трубку, его острые маленькие голубые глазки под нависшими седеющими бровями внимательно изучали Майкла. И Майкл, насторожив уши, напряженно всматривался в чужого человека, который, казалось, никогда ему не был чужим.
Майкла, правда, несколько разочаровало равнодушие этого восхитительного двуногого бога. Он даже вызывал его на более близкое знакомство, приглашая поиграть. Быстрым движением он поднял обе лапы и затем опустил их, вытянувшись всем телом так, что грудью касался земли. При этом он дружелюбно помахивал обрубком хвоста и тявкал в виде приглашения. Но человек был равнодушен и сидел, попыхивая трубкой в наступившей темноте.
Еще никто не пускал в ход более совершенного метода обольщения, основанного на столь низком расчете, чем старый шестиквартовый баталер в отношении Майкла. Когда Майкл, сомневаясь в искренности равнодушия человека, заерзал на месте, как бы угрожая уйти, он резко кинул ему:
— Куш, собака, куш!
Дэг Доутри самодовольно усмехнулся, когда Майкл подошел и долго и внимательно стал обнюхивать его ноги. Он использовал эту близость для более подробного осмотра, раскуривая трубку и проводя рукой по безупречному телу собаки.
— Каждая собака имеет свои достоинства, — одобрительно сказал он, — скажи-ка, пес, ты ведь получил бы премию на любой выставке, где бы то ни было. Единственный твой недостаток — это твое ухо, но я и сам его приглажу. Держу пари, что приглажу!
Он как бы невзначай взял ухо Майкла и кончиками пальцев, передававшими взаимную симпатию, стал ощупывать его туго натянутую на черепе кожу. Майклу это понравилось. Никогда ни одна человеческая рука не трогала его уха, не причиняя ему боли. Но эти пальцы своим прикосновением доставили ему такое острое удовольствие, что он в порыве благодарности извивался и корчился всем телом.
Затем эти пальцы потянули его ухо вверх, и оно медленно скользнуло между ними, причем восхитительное ощущение отдавалось у самого корня. Человек ласкал то одно ухо, то другое, бормоча про себя слова, которые Майкл понять не мог, но принял все же на свой счет.
— Морда в порядке, ладная и плоская, — пробормотал Дэг Доутри, проведя сначала по ней рукой и зажигая затем спичку. — Ни морщинки, челюсть славная, крепкая, ни провалов, ни шишек на висках.
Он сунул пальцы в пасть Майкла: «Зубы крепки и ровны», затем смерил ширину в плечах, объем груди и приподнял одну лапу. При свете другой спички он осмотрел все четыре лапы.