Науку эту он получил в наследство от отца — тот был еще более хрупок на вид и еще более боялся всего на свете, кроме диких зверей. Ноэль Коллинз до эмиграции в Америку занимался дрессировкой животных в Англии. В Америке он с успехом продолжал свое дело и основал школу дрессировки в Сидеруайльде. Его сын перестроил школу и поставил дело на более широкую ногу. Гарри Коллинз так хорошо справился со своей задачей, что школа была признана образцом благоустройства и порядка. Многочисленные посетители восхищались внимательным отношением к животным и духом кротости и милосердия, царствовавшим здесь. Но присутствовать при дрессировке им не разрешалось. Время от времени школа показывала результаты своей работы, и эти представления только укрепляли блестящую репутацию школы. Но если бы зрителям удалось увидеть дрессировку новичков, эффект получился бы иной. Возможно, дело дошло бы до открытого возмущения. Пока что школа представляла собой зоологический сад с бесплатным входом, доступный для всех. Кроме животных, которых Гарри Коллинз дрессировал, покупал и продавал, в школе помещалось множество животных и цирковых трупп, владельцы которых в данный момент не имели ангажемента или же только собирались устроиться и организовать свое дело. По первому же требованию Гарри Коллинз мог достать любое животное — от мышей и крыс до верблюдов и слонов, а при случае — и носорога или парочку гиппопотамов.
Когда предприятие «Бродячих братьев», чьей специальностью был трюк с тремя кольцами, в одну из тяжелых зим прогорело и было описано судебными властями, он взял к себе весь зверинец и конюшни и в три месяца заработал на них пятнадцать тысяч долларов. Более того, перед аукционом он заложил все свое имущество и купил дрессированных лошадей, пони, слона, стадо жираф; за шесть месяцев он распродал их всех, кроме пони, и на этой операции получил барыш в пятнадцать тысяч долларов. Пони же полгода спустя был продан за две тысячи. Гаррис Коллинз удачно использовал банкротство этого цирка — это была самая блестящая финансовая операция его жизни, но немало выгод извлекал он, беря себе на время дрессированных животных. Посылая животных на зимние представления на ипподроме, он делился доходами с их владельцами, однако частенько забывал это делать, отдавая животных на прокат для кинематографических съемок.
Среди дрессировщиков он считался не только самым ловким и оборотистым дельцом, но и королем дрессировщиков и самым замечательным укротителем, когда-либо входившим в клетку дикого зверя. Видевшие его на работе утверждали, что у него нет души. Но жена, дети и близкие друзья на работе его не видели и считали, что более мягкого человека нет на свете. Голос его был тих и нежен, движения мягки, и миросозерцание его было миросозерцанием кроткого, добродушного человека. Он таял от ласкового слова. Разжалобить его ничего не стоило. Он жертвовал во все местные благотворительные общества и целую неделю после гибели «Титаника» ходил совершенно подавленный. И все же товарищи по ремеслу считали его самым жестоким и хладнокровным из всех дрессировщиков Америки. Тем не менее, больше всего на свете он боялся, как бы его дородная супруга не опрокинула ему на голову тарелку горячего супа. В первые годы их брака она однажды проделала это в припадке гнева. Боясь повторения такого припадка, он искренне и преданно любил ее и своих семерых детей. Для них ничто не казалось ему слишком хорошим или слишком дорогим.
Он настолько любил их, что с самого начала не допускал к своей работе и выбрал для них другой путь. Старший сын — Джон выбрал карьеру литератора, а пока разъезжал в собственном автомобиле и вел образ жизни, принятый в Хью-Гэвене. Гарольд и Фредерик занимались в колледже, созданном для сынков миллионеров, в Пенсильвании; а младший, Кларенс, учился в Массачусетсе и колебался между карьерой врача и авиатора. Три дочери — две из них были близнецами — воспитывались, как настоящие леди. Элси заканчивала курс в колледже Вассар, а близнецы Мэри и Мадлена готовились для поступления туда же в самом изысканном и дорогом пансионе. Все это требовало больших денег, и Гаррису Коллинзу приходилось энергично повышать доходность своей школы. Он очень много работал, хотя его жена, четверо сыновей и три дочки и не подозревали, что ему лично приходится заниматься дрессировкой животных, им казалось, что он лишь направляет работу и наблюдает за ней, и они пришли бы в ужас, увидев, как он с хлыстом в руке укрощает сорок собак, отбившихся от рук и возмутившихся в процессе дрессировки.
Большую часть работы выполняли помощники, но Гаррис Коллинз постоянно обучал их теории и практике ремесла, а в более важных и ответственных случаях собственноручно укрощал животных, подтверждая практикой свои теоретические наставления. Его проницательный взор и интуиция помогали ему подбирать подходящих для дела людей — в большинстве случаев это были юноши, выходящие из колоний для малолетних правонарушителей. Он искал сдержанных, умных и хладнокровных людей, а обычно эти качества влекут за собой и жестокость. Горячая кровь, великодушные порывы и чувствительность не подходили для его делового предприятия, а Сидеруайльдская школа дрессировки была деловым предприятием и только. Коротко говоря, Гаррис Коллинз в общей сложности причинил животным больше страдания и горя, чем все вивисекционные [62] лаборатории на свете.
И в этот ад попал Майкл — хотя его появление и совершилось не по вертикальной, а по горизонтальной плоскости, — проделав три тысячи пятьсот миль в той же клетке, в какую он был посажен в Сиэтле, в отеле «Новый Вашингтон». За все время пути его ни разу не выпускали из клетки, и он был грязен и совершенно разбит. Благодаря крепкому здоровью рана на ампутированном пальце благополучно заживала. Но он весь был облеплен грязью, и блохи заедали его.
Сидеруайльд при первом взгляде казался прямой противоположностью аду. Бархатные лужайки, посыпанные гравием, грядки цветов и дорожки для пешеходов и лошадей приводили посетителя к группе длинных и низких деревянных и бетонных строений. Гаррис Коллинз не вышел навстречу Майклу. Он сидел в своем кабинете и писал записку секретарю, поручая ему осведомиться на железной дороге и в транспортном обществе, где находится собака, отправленная Гарри Дель Маром из Сиэтла в Сидеруайльд. Майкла встретил светлоглазый юнец в комбинезоне, который расписался в его получении и перенес клетку в бетонную комнату с покатым полом. Комната была тщательно продезинфицирована, и запах испугал Майкла.
Окружающая обстановка произвела на Майкла сильное впечатление, но он не обратил никакого внимания на юнца, который засучил рукава и облачился в клеенчатый передник, перед тем как открыть клетку. Майкл выскочил наружу и зашатался — слишком долго он был без движения. Этот белый бог его не интересовал. Он был так же холоден, как бетонный пол, и методичен, как машина. Теперь он приступил к мытью и дезинфекции Майкла. Школа Гарриса Коллинза работала по последнему слову науки и гигиены, и Майкл был вымыт по научному методу, без нарочитой жестокости, но и без малейшего признака мягкости.
Естественно, что Майкл ничего не понял. В довершение всех испытаний его привели в эту пропахшую дезинфекцией комнату, и хотя он ничего не знал о палачах и о камерах пыток, она казалась ему местом последней разлуки с жизнью, а этот бог, очевидно, собирался погрузить его во тьму, поглотившую все, что он знал и любил. Майкл понимал, что окружающая обстановка враждебна ему. Сняв с него ошейник, юнец схватил его за загривок; но когда на Майкла была направлена струя воды из кишки, он возмутился и запротестовал. Юнец работал по строго установленным правилам и, крепко держа его, приподнял одной рукой с пола, а другой рукой направил струю воды прямо в открытую пасть, усиливая напор воды до предела. Майкл боролся вовсю, но был совершенно оглушен и задыхался.