Тополь смотрел на меня своими спокойными глазами и ждал ответа.
Ильза и Иван, крепко взявшись за руки, тоже смотрели на меня с расстояния в двадцать метров. И тоже ждали ответа. Хотя услышать его, в силу расстояния между нами, они не могли.
Я посмотрел на них, оценивая. Иван казался отдохнувшим и порозовевшим. Словно бы с курорта десять минут назад прилетел. Разве что лицо его не в меру порозовело и стало еще более похоже на поросячью морду. Не хватало, пожалуй, только мокрого пятака.
Ильза – и та после ночевки в комнате Неразлучника построжела и даже вроде как похорошела (хотя закрути меня птичья карусель, если в Зоне хорошеют!). Я провел взглядом по блестящим черным волосам принцессы и понял: если бы не Ильза, а точнее, если бы Ильза не была Ильзой, я бы принял предложение Тополя разделиться на два отряда. А так – так нет. Не отпущу я Ильзу с этим раззявой Тополем!
– Твоя взяла, Костя. Пойдем через Долину, – сдался я.
– Я так и знал, что в тебе ревность взыграет! – пошутил Тополь.
То есть это ему казалось, что он пошутил.
А мне казалось, что я влюбляюсь. В самый неподходящий для этого момент.
– И вот там, возле горы… забыла, как она по-русски… Драй Швестерн.
– Три Сестры, – подсказал Иван.
– Да… Правильно! На гора… Три Сестры стоит мой замок… – продолжала Ильза с обезоруживающей улыбкой. – Наш замок, то есть замок мой семья… Он такой… очень красивый… наш замок. Крыша мой замок сделать из… из… – Ильза посмотрела на меня, словно я наверняка должен был знать, из чего у них крыша.
– Из черепицы, – подсказал Иван. Этот точно знал, потому что видел.
– Да. Сделан из черепиц. Коричневый цвет такой. И у нас еще есть квадратный… большой баш… баш… башка?
– Башня, – обреченно подсказал Иван.
– Да. Башня. И крепостной стена. С зубами.
– С зубцами, – поправил Иван.
Я улыбнулся «стене с зубами».
Мы шли по Темной Долине уже два с половиной часа. Ильза развлекала нас легендами и мифами родного Лихтенштейна.
Я узнал много нового – как ее папашка прижил от танцовщицы кабаре четверых бастардов, как ее дедуган чуть не утонул в бочке с крепленым вином, куда он свалился, потому что наблюдал за свиданием своей горничной и китайского посла по имени Сунь Гуй, как ее прапрадедушка едва не застрелил хрустального оленя и как ее прабабушку прокляла нищенка, которой та не пожелала подать монету после Пасхальной службы… Пожалуй, если бы все эти конфитюрные истории рассказывала какая-нибудь претенциозная дура, я бы не стал вникать. Подумаешь, враки напополам с полуправдой, какие всюду в Европе сочиняют для того, чтобы содрать с туристов побольше бабла за обед в том или ином жутко историческом ресторане. Но так как все это рассказывала Ильза своим чарующим, с легкой хрипотцой, голосом, очаровательно путая падежи и склонения, изобретая новые выражения и без колебаний кастрируя старые…
– И на этой стене… мой мать и мой отец один раз… петь дуэт Зигфрида и… и… Брунгильда… Из… Гёттердаммерунг…
– Из оперы «Гибель Богов», – помог с переводом Иван.
– А потом мой отец… наделал моей маме… предложение!
Я посмотрел на Ильзу умиленно. Ах, как это рафинированно прекрасно! «Наделал предложение»! После того, как они исполнили дуэтом отрывок из оперы!
В общем-то это было довольно крезово – слушать милое птичье еврочириканье здесь, в Зоне. В неослабном ожидании заплутавшего зомби, оголодавшего снорка, с ума сбесившейся псевдоплоти или твердо решившего пошалить, засрав чужие мозги, контролера.
– А чем, кстати, занимается твой отец? – спросил Тополь.
– Он… собирает, – отвечала Ильза.
– Ягоды?
– Нет. Не ягоды.
– А что?
– Картинки… Собирает картинки.
– С бабами?
– Да. Картинки фламандских мастеров.
– Ты хотела сказать – картины? – уточнил Тополь.
– Да! Да! Картины! У нас две… тысяч… картин! В нашей галерее! Их собирает мой фати!
– Вот это занятие для солидного папика. – В голосе Тополя звучала убийственная ирония. Однако иронии Ильза, конечно, не заметила.
– Да-да. Папе нравится! – согласилась она и просияла.
Ну и жизнь у них, у князей! Ни фига не делаешь, только исполняешь оперы и собираешь картины. Впрочем, оно и понятно. Помню, кореш у меня был, звали его Сомов, скупщиком хабара работал. Так он когда-то бухгалтером в Европах по контракту вкалывал, пока не сел за мошенничество в особо крупных. А когда вышел, решил, что в Зоне оно спокойней и веселее, чем в Европах…
Так вот этот Сомов, помнится, рассказывал, что Лихтенштейн – это место, где весь цивилизованный мир – и Америка, и Азия, и, уж конечно, старушка-Европа – отмывает шальное бабло и складывает награбленное. Что кроме банков, где процветают всяческие полулегальные махинации, в этом самом Лихтенштейне ничего и нет. Точнее, есть: это кафешки, где обедают служащие банков, и пивные, где служащие банков надираются в хлам по пятницам.
Еще Сомов объяснял, какое удобное в этом их Лихтенштейне законодательство – в плане налогов и уголовной ответственности. Жаль, подробностей я уже не помню. Не то всенепременно принцессу своей эрудицией поразил бы! Так что у князя Лихтенштейнского, который весь этот банковский беспредел крышует, наверняка с лавандосом все в порядке. А когда денежки есть – и интересы соответствующие, респектабельные. И яхта у старикана – мое почтение. Сколько я, дурак, ни копи, а на такую ни в жисть не наскребу!
Дойдя до этой жизнеутверждающей мысли, я вдруг понял, что зверски хочу в туалет. Ибо не слишком обильный завтрак, который приготовил нам своей немытой рукой повар Тинто, совершенно не хочет держаться у меня в животе и перевариваться, снабжая мой организм жирами, белками и углеводами.
– Эй, товарищи… – позвал я.
Все остановились и обернулись ко мне – Тополь, шедший первым, Ильза, шедшая за ним, и Иван, сутулый, похожий на великана, обпившегося браги.
– Чего?
– Я отойду… минуток на пять.
– Далеко? – насторожился Тополь.
– Километра на три, – отвечал я, глядя на Тополя с укоризной. Дескать, ты бы еще спросил, есть ли у меня туалетная бумага.
– Далеко не ходи. А то нехорошо как-то… Что-то мой ПДА пошаливает… И датчик аномалий…
– Не хлюзди, Костя, – заявил я, ныряя в ближайшие кусты орешника. – Кстати, вы пока можете чайку погонять, у Тополя в рюкзаке термос. А желающие – так те и вовсе могут сделать друг другу массаж ножных протезов…
Ближайшие десять минут я был занят, да простит меня читатель за подробности, исключительно своим желудочно-кишечным трактом, который моя мама, терапевт захудалой районной поликлиники, называла всегда и только лаконичной аббревиатурой ЖКТ.