Концентрация капитала. Концентрация капитала обеспечивает повышение нормы прибыли за счет снижения издержек и установления монопольных цен. К. Маркс описывал этот процесс следующим образом: «…превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих, экспроприация у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда, — эта ужасная и тяжелая экспроприация народной массы образует пролог истории капитала… Частная собственность, добытая трудом собственника… с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей силы. Когда этот процесс превращения достаточно разложил старое общество вглубь и вширь, когда работники уже превращены в пролетариев, а условия их труда — в капитал… тогда дальнейшее обобществление труда… приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже… капиталист… Рука об руку с этой… экспроприацией многих капиталистов немногими…, идут сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие…, которые допускают лишь коллективное употребление, экономия всех средств производства…, втягивание всех народов в сеть мирового рынка… Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации…» [1107].
«Политической надстройкой над новой экономикой, над монополистическим капитализмом…, — дополнял В. Ленин, — является поворот от демократии к политической реакции. Свободной конкуренции соответствует демократия. Монополии соответствует политическая реакция. «Финансовый капитал стремится к господству, а не к свободе» … В этом смысле неоспоримо, что империализм есть «отрицание» демократии вообще, всей демократии … » [1108].
Свобода торговли. Свобода торговли обеспечивает повышение нормы прибыли за счет расширения рынков сбыта и областей вложения капитала. В этом В. Ленин отмечал «… прогрессивную историческую работу капитализма , который разрушает старинную обособленность и замкнутость систем хозяйства (а, следовательно, и узость духовной и политической жизни), который связывает все страны мира в единое хозяйственное целое» [1109]. Но именно она, утверждает К. Маркс, и является признаком агонии капитализма: «… система свободной торговли действует разрушительно. Она вызывает распад национальностей и доводит до крайности антагонизм между пролетариатом и буржуазией. Одним словом, система свободной торговли ускоряет социальную революцию… » [1110].
…
«Может ли капитализм выжить? — задавался вопросом любимец А. Гринспена Й. Шумпетер и отвечал. — Нет. Не думаю » [1111]. «Истинными провозвестниками социализма, — утверждал Й. Шумпетер, — были не интеллектуалы и не агитаторы, которые его проповедовали, но Вандербильты, Карнеги и Рокфеллеры» [1112]
Какая же эпоха, по мнению Маркса, должна будет наступить после социальной революции?
Но вот на этот ключевой вопрос К. Маркс не оставил не только никакого ответа, но и даже никаких практических идей, кроме всеобщего равенства, планирования и трудовых армий. Но какие силы будут двигать дальнейшим развитием общества? Маркс ответа на это не дал. По словам современного марксиста Т. Иглтона, Маркс «демонстрирует очень мало интереса к будущему вообще» и «в основном отмалчивался относительно того, что может ждать нас впереди», он «считал социализм неизбежным, но поразительно мало высказывался о том, на что он будет похож» [1113]. Марксизм оказался настолько же силен в критике капитализма, насколько слаб в созидании идеи нового общества.
Единственное, что он оставил взамен умирающей политэкономии — это «научная идеология», на которой должно было строиться все здание светлого будущего. И тут марксизм сам попадал под огонь ожесточенной критики. Главная проблема, указывает Л. Фойер, заключается в том, что для идеологии, в отличие от науки, нет объективной истины, поскольку идеология связана с интересами [1114]. Именно здесь, отмечают Е. Гайдар и В. Мау: «возникает конфликт между религиозной и научной сторонами марксизма…» [1115].
Марксизм, который все привыкли обвинять в голом рациональном материализме, с концом капитализма неожиданно сам превращается в самого последовательного религиозного проповедника. Ведь идеология — это не что иное, как светская форма религии, которая задает обществу не материальные, не религиозные, а нравственные ориентиры и ценности. Именно в этой идеологии заключается вся суть философии марксизма, отмечал В. Шубарт: «В конечном счете, весь марксизм есть не что иное, как протест против этого овеществления человека, против победы вещи над ее творцом, против нарушения равновесия между духом и средой» [1116].
Новая идеология была нужна Марксу прежде всего для организации сил, способных изменить ход истории. Он выразил эту задачу в своей известной фразе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» [1117]. Для того, чтобы изменить мир, ему нужно дать идею, которой бы он поверил и за которой бы он пошел. В этом заключается и сила, и одновременно слабость марксизма, поскольку переход к чистой идее — это возвращение к строю, где идеологические постулаты доминируют над материальными интересами. Не случайно, что критики не оставили от будущего, нарисованного К. Марксом, даже руин:
Плановая экономика — Ф. Хайек бил этот тезис Маркса тем, что она имеет ограниченные возможности, поскольку: «Ум не способен предвидеть свои достижения» [1118]. Конкуренция представляет ценность потому и только потому, что ее результаты непредсказуемы и в целом отличны от тех, к которым каждый сознательно стремится или мог бы стремиться. «Конкуренция, — писал Хайек, — важна как исследовательский процесс, в ходе которого первооткрыватели ведут поиск неиспользованных возможностей, доступных в случае успеха и всем остальным» [1119].
Равенство — критиковал В. Шубарт: «Маркс стремится к идеальному государству равных, Ницше — к деспотии сверхчеловека. Однако не может быть равенства без деспота, который гарантирует это равенство; и не может быть деспотии, которая не вела бы к равенству порабощенных. Сверхчеловек и человек толпы произрастают на одной почве. Учение о сверхчеловеке и социализм — это то же самое явление, лишь рассматриваемое с разных сторон. Ницше и Маркс в одинаковой мере являются духовными предвестниками диктатуры и заката нравственной свободы» [1120].
Армии труда. Доминирование идеологии над материальным интересом неизбежно ставит вопрос о самом смысле трудовой деятельности. И если представители творческих профессий могут ответить на него стремлением к самореализации, самовыражению и т. п., то какая цель будет понуждать к работе всех остальных? Немецкий философ Э. Фромм в 1966 г. в связи с этим отмечал, что потеря экономических стимулов к труду ставит перед многими вопрос о смысле жизни, и перед всеми о ее качестве.