«Таким образом, пока мужья предаются поклонению своим отроческим святыням, будучи при этом теми адвокатами, торговцами или руководителями, которыми их хотели видеть родители, их жены, даже после четырнадцати лет брака, рождения и воспитания двоих чудесных детишек, все еще пребывают в поисках любви – любви, которая приходит к ним только в образах кентавров, сатиров и прочих похотливых инкубов из окружения Пана…»
9
Там, среди пены, Фаина кое-что поняла: все то, чем являлась ее жизнь до этих весенних дней, было не более чем прологом к роману, который вот-вот напишет судьба о них с Беленьким, и напишет не от балды – по классическим греческим шаблонам. И что сопротивляться неизбежному не только бесполезно, но и не хочется, потому что неизбежность дает тебе взамен ровно столько же, сколько отнимает. По сути дела, третий закон Ньютона – судьба давит на нас с той же силой, какую мы получаем, выдерживая это давление. Да, желание обвить влюбленными руками шелковую шею критского быка будет стоить ей всего, что она имеет. Но ведь это объятие и принесет столько же, целый новый мир принесет, да еще сверх того, наверное.
В этот момент Фаина испытала приступ острой жалости к себе: как же это так – всё бросить, всех покинуть? Но это быстро прошло.
10
Приближались майские праздники и Алексей засобирался на конференцию в Красноярск. Разлука размахом не впечатляла – всего-то недельная. Но Фаина приуныла всерьез.
Она подолгу наблюдала за тем как Алексей, скрючившись перед компьютером, ищет авиабилеты подешевле. За тем, как он наводит порядок на рабочем столе, наполняя шарами скомканной бумаги мусорную корзину. Как он выписывает в столбик предотъездные делишки, смазывает белым кремом только что выбритую скулу, глядя в зеркало по-особенному капризно и мстительно – так никогда не глядел он на людей. Фаина отворачивалась лишь тогда, когда чувствовала: взор уже не может удерживать слезу.
Собственно, об этой конференции Алексей грезил давно. Но лишь недавно выяснилось: оплатят.
Не от страха за жизнь и здоровье супруга печалилась Фаина.
И даже не от осознания того, что праздники с их родительскими днями, похожими на стоптанные домашние тапки и плановым выездом на дымные шашлыки в надоевшей, не понятно чем, кроме страха перед одиночеством склеенной, университетской компанией, ей предстоит оттрубить в режиме соло. Но потому что чувствовала – еще одна страница перевернута, глава подходит к концу.
– Что тут у нас за рева-корова завелась, а? – прижимая Фаинино красное лицо к своей груди, промолвил Алексей. Его простоватое лицо было искажено гримасой болезненной нежности.
Громко опрокинулся на чистый пол зала регистрации колесный, с выдвижной ручкой, чемодан – его купили специально к поездке. Внутри приглушенно звякнуло – как будто стекло. Чертыхнувшись, Алексей высвободил Фаину, опустился на корточки и, визжа всеми змейками сразу, принялся проверять, все ли цело.
– Вот именно что корова, – шморгая носом прогундосила Фаина.
Когда лучезарно улыбающийся Алексей в последний раз помахал ей рукой и скрылся в стеклопластиковой утробе посадочного лабиринта, Фаина отправилась в туалет. Высморкалась. Припудрилась. Провела по шершавым губам восковым цилиндром гигиенической помады. И направилась в кассы аэропорта.
– Билет до Ираклиона на четвертое мая, – сказала она в окошко.
– Анжела, Ираклион – это на Кипре? – отклонившись вместе со стулом назад, громко спросила пригожая молоденькая кассирша. Белая рубашка с фирменным галстуком шли ей чрезвычайно.
– На Крите, остолопина! – прокричали ей из соседней кабинки.
– В обе стороны? – спросила кассирша уже у Фаины.
– В одну.
– В смысле, обратный с открытой датой?
– Нет, в смысле обратного билета не надо.
– А визу вы уже получили? – зачем-то спросила сердобольная девушка. Видимо, Фаина не производила на нее впечатления адекватной путешественницы.
– У меня вечный Шенген. Шенген навсегда.
Домой она ехала в полупустом трамвае.
За окном, в зеленоватом газе весны плавали деревья, где-то позади них извивались неоновые анаконды вывесок, перемигивались циклопическими очами светофоры. Разочаровано шевелились встречь трамваю остановки с угрюмыми трудящимися, которые ждали совсем другой номер. А в невидящих Фаининых глазах-водоворотах кружили щепки, поутру отколотые от «Доски».
Русский парень Lеnny (34). «После Perestroyka я уехал в Германию. Это был мой выбор – я хотел жить в свободной стране. В настоящее время учусь на историка в Бремене. Мечтаю о встрече с понимающей женщиной», – сообщал о себе Lenny. Фаина едва удержалась от того, чтобы сочно, во весь голос, не расхохотаться (она выходила в сеть с домашнего компьютера, в двух метрах от нее Алексей у распахнутого чемоданного зева бережно пеленал в свитер бутылку коньяка). Фаина уже успела уяснить, что мужчины, обитающие на «Доске», под понимающей женщиной имеют в виду женщину, которая старше, зачастую даже значительно. Понимать же она должна одну простую вещь: в отсутствии денег в доме винить ей придется только себя.
Отдельный веселый взрык вызвало у Фаины бахвальство Ленни по поводу «своего выбора». «А ведь наверняка маменька и папенька поставили первокурсника перед ситуацией: статус еврейского беженца получен, покупатели на квартиру найдены, так что поехали, иначе ты нам не сын!». Сколько таких Ленечек училось в Фаинином классе немецкой спецшколы номер шесть! Эх.
Или вот еще Rudi236 (44). Тренер. Широкое, с ямочками на щеках лицо самолюбивого неудачника. Глубокие морщины вокруг глаз. То отталкивающее сочетание телесной крепости и телесной же изношенности, которое встретишь разве у спортсменов и неудачливых танцовщиков. На одной из карточек Руди в трусах и майке цветов шведского флага, с мячом в руке. «Моя невеста должна разбираться в футболе», – отмечено в профиле. Так и написано: «должна».
Выходя в сумерки из ярко освещенного трамвайного брюха Фаина вдруг осознала, что успела воспылать к «Доске» тем ледовитым презрением, на которое охотно идет душа в отношении мест, когда-то вселявших настоящие надежды и в отношении тех, кто уже свое отбыл, отслужил, высосан, как длинноногая мумия комара на банном оконце.
11
На вечер первого мая было назначено празднование дня рожденья Клуба.
Как-то во хмелю секретарша герра Дитера Алена (26) клялась Фаине, что видела учредительные документы. И в них будто бы датой образования организации значилось 10 октября.
Но праздновали все равно на майские – рачительный герр Дитер (кстати, 61) волюнтарно назначил годовщину на праздничный день, чтобы что-то там такое сэкономить.
Разодетые сотрудники и гости подтягивались к зданию Института Пищевых Кислот отовсюду – со стороны метро, от троллейбусной остановки, из-под запущенных сиреней парка «Молодежный». Некоторые выкарабкивались из такси, волоча за собой тяжелые шлейфы элитных запахов. Иные приезжали на собственных машинах – они останутся ночевать на корпоративной парковке. Не хватало, пожалуй, только десантирующихся с парашютами.