– Чего это они радуются по ночам? Вроде ж не праздник? ― прочистив горло, спросил осоловевший капитан.
Но Лагха не отвечал. Теперь он всматривался совсем в другую сторону. В сторону моря, безбрежным серо-черным полотном раскинувшегося впереди. Лагха был очень сосредоточен.
Как игрок над доской хаместира в ожидании построения неприятельской тиары.
Как опытный завсегдатай петушиных боев, приглядывающий за своим питомцем, только-только входящим в посыпанный мелкой галькой круг.
Как путешественник, входящий в спальные покои к жене после многих лет странствий. Кого он увидит на своем брачном ложе?
Капитан, который в присутствии гнорра старался быть особенно внимательным, прилежным и честным, встал рядом с Лагхой и направил трубу на мыс.
– Что там, милостивый гиазир? ― после двадцати минут молчания и рептильей неподвижности гнорра капитан решился наконец на вопрос.
Но Лагха даже бровью не повел. Капитан был честным трусливым морским волком, а не офицером Свода, а потому не знал, что беспокоить пар-арценцев и гнорра в такие моменты ― значит дергать за усы онибрского тигра. Правда, в этот раз капитану сошла с рук его неосведомленность. Наверное, из-за того, что Лагха узрел там нечто такое, по сравнению с чем меркли все возможные бестактности, провинности и недоразумения.
– Мы немедленно меняем курс. В Пиннарине нам делать нечего. Теперь мы плывем на Перевернутую Лилию. Ясно?
– Яснее ясного, вот сразу так и плывем, ― пробормотал оторопевший капитан. ― Сейчас ударим подъем, переставим паруса и…
– Даю тебе на все пять минут. И никакого «ударим подъем»! Не вздумай будить кого-нибудь, кроме матросов, ― тон Лагхи воспрещал не только малейшие возражения, но и какие бы то ни было комментарии.
Капитан почувствовал это как нельзя лучше. Спустя несколько мгновений он уже топотал по одной из дощатых лестниц, уводящих на нижние палубы. Спать ему совершенно не хотелось.
Сам Лагха остался стоять там, где стоял. Безмолвный, зловещий и неподвижный, словно изваяние древнего тернаунского духа мщения. Капитан, опрометью бросившийся выполнять приказание гнорра, остановился на второй палубе и подумал было вернуться. Дело в том, что дальноглядная труба… ее-то он прихватил с собой, так как она принадлежала ему. Хотя лучше было бы оставить ее гнорру.
На одну секунду капитану показалось, что полезней было бы вернуться и проявить показную, верноподданическую сообразительность, но он тут же расстался с этой идеей. Действительно, лучше прослыть идиотом, чем ощутить в глубине своей души испепеляющие сверла глаз Лагхи Коалары.
Ни мыс, ни морская серая даль, ни прибрежный туман не были гнорру помехой, чтобы увидеть далеко-далеко в море, близ самого Пиннарина, весьма внушительную флотилию. Свыше двух дюжин кораблей. Все как один под парусами и в боевой готовности, несмотря на столь ранний час. Они уже знают о приближении «Голубых Лососей», и проницательному Лагхе было нетрудно догадаться откуда.
Лагха видел, как восемь кораблей на левом фланге отделились от остальных и быстро пошли на север, а с правого фланга ― на северо-восток. Строй кораблей выгибался полумесяцем, обращенным своими хищными рогами в направлении «Голубых Лососей».
От какого же врага должен оборонить столицу весь этот флот? Лагха горько усмехнулся. Ибо теперь его подозрения стали явью. Такой же явью, как герб рода Тамаев на флагмане встречающих.
С каких это пор варанский флот дежурит в боевом порядке неподалеку от пиннаринского порта под стягами Хорта оке Тамая? С каких это пор гнорру, возвращающемуся из карательной и вдобавок тайной экспедиции устраивают такую почетную встречу? С каких это пор на упомянутую встречу отправляются лучшие боевые корабли числом, как раз в полтора раза превышающим достаточное для уничтожения всех четырех «Голубых Лососей» в случае, если те станут оказывать сопротивление (а другого от них, везущих самого гнорра, ожидать не приходится)? И почему они украшены расчехленными стрелометами, а не гирляндами из лилий и роз, как то принято в Пиннарине? С каких это пор все так странно, как это видится Лагхе Коаларе?
С тех пор, как Хорт оке Тамай стал новым Сиятельным князем Варана, милостивые гиазиры.
Был полдень, и «Венец Небес» мчался на восток со скоростью ветра, отягощенного корабельным лесом, гвоздями, мачтами, парусами, ракушками-паразитами, людьми и парой десятков уцелевших под Хоц-Дзангом черных тварей.
– То, что я скажу сейчас, быть может, не станет для некоторых из вас новостью, милостивые гиазиры, ― начал Лагха, обводя взглядом немногочисленных офицеров, аррумов и пар-арценца Опоры Единства, собравшихся в капитанском зале «Венца Небес». ― С сегодняшнего рассвета все четыре наших корабля находятся в том же положении, в каком еще недавно находилось «Зерцало Огня».
Сдержанность ― одна из первейших добродетелей тех, кто допущен к служению князю и истине. А потому никто не стал шептаться, вздыхать и таращить глаза. Первая пилюля была проглочена вполне спокойно.
– И, как, наверное, все уже поняли, мы плывем к Перевернутой Лилии, а вовсе не в Пиннарин, ― продолжал Лагха, чеканя каждое слово. ― Я, гнорр Свода Равновесия, никогда не помышлявший о том, чтобы изменить князю и истине, стал изменником. Отчего же все вышло именно так, милостивые гиазиры?
Перебивать гнорра не принято. Когда говорит гнорр, все должны разверзнуть уши и прикусить языки, пока гнорру не будет угодно выслушать их мнение. И не было в капитанском зале никого, кто отважился бы преступить это правило.
– Случилось так, что Сиятельным князем и управителем наших судеб стал всем хорошо известный гиа-зир. Милостивый гиазир Хорт оке Тамай, ― повесив эффектную паузу, добавил гнорр. ― Сегодня на рассвете мне дано было зреть двадцать четыре корабля ва-ранского флота под штандартами рода Тамаев. Под княжескими штандартами, милостивые гиазиры, под теми самыми, на которых еще неделю назад красовались гербы династии Саггоров. Я не сомневаюсь в том, что единственным назначением этого флота на входе в пиннаринскую гавань было заключение нас всех ― подчеркиваю, всех ― под стражу. Безусловно, они собирались представить нас пред очи нового князя, который решит нашу судьбу. Не поставив вас в известность, я отдал приказ изменить курс, что было равносильно измене. Увы, судьба, вознесшая на престол бывшего Первого Кормчего, не оставила мне иного выбора. И только благодаря быстроходности «Голубых Лососей» мы все еще дышим воздухом свободы.
Многие из присутствующих опустили глаза. «Сколь мало правды в словах гнорра? И почему, собственно, он уверен, что положение именно таково, как ему примерещилось? Может быть, ничего дурного не предвещали те корабли?» ― вот какими вопросами задавался в тот момент почти каждый, за исключением разве что проницательного пар-арценца Опоры Единства, который мог бы описать положение ничем не хуже самого Лагхи.
– Поясню! ― с циничным смешком продолжил гнорр, от которого, разумеется, не укрылось замешательство слушателей. ― Хорт оке Тамай стал князем, хотя ни его род, ни его происхождение не позволяют питать надежды на такой титул ни сейчас, ни в отдаленном будущем. Я оставлял князя в добром здравии, и у меня нет причин сомневаться в том, что его кончина была насильственной. Мы ― глаза, уши и руки Свода ― знаем, что всевидящее око Свода не могло оставить заговор незамеченным. И буде Хорт оке Тамай задумал переворот и убийство князя по собственному, так сказать, разумению, он был бы сейчас не князем, а покойником. У меня есть все основания утверждать, что, воспользовавшись моим отсутствием, а также и отсутствием большинства значимых пар-арценцев ― Писаний, Единства, Безгласых Тварей, ― наши бывшие коллеги учинили в Своде то же самое, что Хорт оке Тамай учинил в княжеском дворце. То есть пришли к власти, поправ законы людские и писаные. И теперь у Свода Равновесия новый гнорр. Такой же самозванец, как и князь.