– Знаю, – прошелестела Маруся.
– Ну, я поехала в иняз, и там на твоей кафедре мне сказали, что ты в отпуске под Егорьевском.
– А я вызвался её проводить, – вставил Антон галантно. – Не отпускать же такую девушку в одиночестве на какую-то дачу под Егорьевском!
Тут он сделал большие глаза, как бы в насмешку над самим собой.
– Твоя подруга дала нам адрес. Как её? Глаша? Маша? – добавил он.
– Даша, – поправила его Маруся.
Ситуация была до того неловкой, что у неё защипало в глазах.
Вот она в кедах, пыльной юбке и кофте, запачканной спереди жёлтой глиной – измазалась, когда под забором лезла. Вот Гриша в рваных мятых джинсах и несвежей футболке с каким-то дурацким тазом наперевес. Вот тётя Лида в идиотской футболке! Вот вкопанный под яблонями стол и лавки, покрытые домоткаными дорожками. Вот гамак между деревьями, совсем старый и серый от дождей. Ещё змеится по земле грязный чёрный шланг – должно быть, тётя смородину поливала, – и через него нужно перешагивать. А вон у сарая главный позор и ужас – мотоцикл с коляской кастрюльного цвета!
– Ты что? – спросил Антон. – Не рада нас видеть? А твоя гостеприимная бабуля нас обещала пирогами угостить!
– Это моя тётя, – сказала Маруся.
Пока Антон не назвал Лиду бабулей, она знала, что тётка в свои сорок восемь лет выглядит просто превосходно – загорелая, подтянутая, зубы белые, волосы пушистые. А сейчас ей показалось, что Лида и вправду бабка – ногами шаркает, сутулится, какие-то на ней вечно нелепые штаны и бейсболки!..
– Пироги ещё поставить нужно, – отозвалась бывшая только что молодой, а теперь ставшая старухой Лидия Витальевна. – Гриш, может, пока самовар поставишь и на речку сходите? Такие погоды стоят!
Агриппина переводила взгляд с одного на другого, прищурилась и сказала, что они вполне могут уехать, если явились не ко времени.
– Дед просил передать приглашение, – уточнила она. – На первое сентября. К нам, в Малаховку. Все свои будут – Маргошка, Мишаня Воскресенский. Бабушка из Карловых Вар наконец-то вернулась! У нас первого сентября всегда большой сбор. Но дед только самых-самых приглашает! Самых близких и любимых!
– Я тоже приеду, – заявил Антон весело.
– А вас мой дед разве приглашал? – удивилась Агриппина.
– Маруся, зови гостей к столу, – хлопотала «бабушка» Лида. – Неси варенье, ягоды. А я сейчас быстренько блинчиков напеку.
– Я помогу, – вступила Агриппина, засучивая рукава. Лидия Витальевна посмотрела на неё. – На самом деле дед меня страшно ругает, что я на журналистику пошла. Он считает, что журналистика – это вообще не профессия, а повар из меня вышел бы классный.
Лидия засмеялась и превратилась из старухи в молодую.
– Ну, посмотрим, – сказала она весело. – А ты как печёшь, на воде, на молоке?..
– Если на скорую руку, то на молоке, конечно, а дрожжевые на воде заводим. У вас такие цветы шикарные, а у нас с бабушкой ничего не растёт. Дед говорит, что мы необразованные, нужно книги читать по почвоведению, там ясно сказано, что под соснами растёт, а что не растёт…
Продолжая говорить, Агриппина следом за тётей Лидой скрылась в доме, а Гриша поволок самовар под уличный кран.
– Ты что, не рада меня видеть? – спросил Антон, подошёл и взял Марусю за руку. – Я думал, ты счастлива будешь!
– Я счастлива, – уныло пробормотала Маруся.
Антон был настолько блестящий молодой человек, да ещё юрист, да ещё выглядел точь-в-точь как те самые, из журналов, что рядом с ним она чувствовала себя убогой замарашкой, и ей было стыдно за дом, за участок, за Гришу и тётю.
В Москве, на работе, всё было чуть-чуть по-другому. Там она старалась принарядиться, как-то улучшиться, немного распрямить плечи, а здесь всё какое-то примитивное, первобытное, и сама Маруся с её забранными в хвост волосами казалась себе такой же примитивной и первобытной.
– Где ты взяла эту подругу? – Антон кивнул в сторону садового крылечка. – Я и не знал, что ты… водишь дружбу с такими людьми!
– Я видела её один раз в жизни.
Антон фыркнул.
– Не выдумывай. Зачем? Она к тебе попёрлась за сто километров, в гости зовёт, а ты чего? Интересничаешь?
Гриша притащил самовар, и Маруся осторожно высвободила свои пальцы из Антоновой ладони.
– Мы что, отсюда будем пить?! – удивился Антон. – Это ж полная антисанитария!
– На кухне есть вода в бутылках, – проинформировал Гриша.
– Нет, а что, в деревнях до сих пор пьют из таких штук? А с желудком потом что делать?
– Понятия не имею, – признался Гриша. Встал на колени и принялся дуть в самоварное днище. Оттуда во все стороны полетела зола. Антон отскочил. На нём были белые льняные брюки.
– Ты думаешь, разгорится? – по-прежнему уныло спросила Маруся у Гриши.
– Там ещё угли тлеют, я посмотрел. Мы его ставили-то недавно.
Из самоварного горла пошёл тоненький дымок, и Гриша стал колоть и по одной опускать в него щепки.
– Там же вода, – издалека предупредил Антон. – В воде деревяшки не горят.
Гриша и Маруся на него оглянулись.
– Марусь, давай корзину с шишками. Видишь, пошёл.
Маруся принесла корзину, которая всегда стояла на поленнице под крышей.
Антон вернулся в шезлонг и наблюдал за их манипуляциями с интересом.
– У вас на кафедре день рождения праздновали, – сказал он. – Меня звали, но я не пошёл. А твоя подруга Наташа, по-моему, на тебя сердится.
– Даша она.
– Когда я стал спрашивать, где этот твой Егорьевск, она слова через губу цедила. Еле добился от неё, как деревня называется! Дальше уже просто было, по навигатору.
– До Егорьевска отсюда ещё километров тридцать в сторону.
– Какая разница! И ты вот тут каждое лето отдыхаешь, да? А на море чего? Я так люблю море! Я без моря прямо болею! Тут же со скуки сдохнешь.
Маруся бросала в самовар шишки, Гриша установил трубу, и из неё сразу повалил густой белый дым.
– Ух ты! – восхитился Антон. – Разгорелось! Там, наверное, не просто вода, а с чем-нибудь, да?
– С керосином, – пояснил Гриша.
– Ну, тогда, конечно, разгорится. Слушайте, что они там так долго, бабуля с Агриппиной? Может, им нужно помочь? – Антон поднялся из шезлонга, посмотрел на самовар и опять восхитился: – Ну просто первобытно-общинный строй, а? Сейчас селфи сделаю, Сеть взорвётся!
Он вытащил мобильный телефон, посмотрел в него, как в зеркало, и стал пристраиваться поближе к самовару.
– Так, так, – приговаривал он. – Только чтоб дым было видно и паровоз этот.