– Ты не можешь мне дать телефон Андрюши. Или позвони ему сама, попроси, чтобы он заехал за мной перед спектаклем, потому что у меня что-то с машиной не то.
Я нашла Андрюшу, попросила захватить Шуру в театр. И мы переиграли план на вечер, он сказал:
– Не встречай меня на дороге, потому что я Шуру привезу после спектакля. Жди у входа в гостиницу.
Он заехал за Шурой, примерно без пятнадцати шесть. Вот это очень интересная, странная подробность. Я знала, что он заедет за Шурой, и хотела спуститься, повидаться с Андрюшей. Но не спустилась, потому что уснула мертвым сном. Я никогда так не спала, как в этот день. Уснула Маша, уснула я, уснула Таня Данилина, уснул ее сын. Мы рядом жили. Уснули где-то полшестого. Мертво. И проснулись в полвосьмого вечера. Но такого не было в жизни у меня никогда – так уснуть. Когда проснулась, думаю: где я, кто я, в стенку почти пошла…»
В тот роковой вечер 14 августа Миронов играл на сцене Рижского оперного театра в спектакле «Женитьба Фигаро». Спектакль начался без опозданий и ровно двигался до 3-го акта, 5-й картины, последнего явления. Далее произошло неожиданное. Вспоминают очевидцы.
О. Аросева: «Мы почти уже отыграли спектакль. Андрей сказал мне, Марселине: «Прощайте, матушка!» Так нежно, серьезно сказал. И я ему ответила: «Прощай, сынок!» Ушла со сцены за кулисы и с кем-то тут же поделилась: «Андрей очень серьезно, глубоко стал Фигаро играть. В нем что-то новое рождается…»
Началась финальная сцена, где все мы переодеваемся, прячемся – Сюзанна, Графиня, Марселина, – а Граф, пытаясь разоблачить неверную жену, гоняется за нами и попадает в идиотское положение. У Фигаро в финальной сцене великолепный монолог…»
Вспоминает А. Ширвиндт: «Фигаро: Да! Мне известно, что некий вельможа одно время был к ней неравнодушен, но то ли потому, что он ее разлюбил, то ли потому, что я ей нравлюсь больше, сегодня она оказывает предпочтение мне…»
Это были последние слова Фигаро, которые он успел произнести…
После чего, пренебрегая логикой взаимоотношений с Графом, Фигаро стал отступать назад, оперся рукой о витой узор беседки и медленно-медленно стал ослабевать… Граф, вопреки логике, обнял его и под щемящую тишину зрительного зала, удивленного такой «трактовкой» этой сцены, унес Фигаро за кулисы, успев крикнуть «Занавес!»
«Шура, голова болит», – это были последние слова Андрея Миронова, сказанные им на сцене Оперного театра в Риге и в жизни вообще…»
А вот что вспоминает об этом же Алена Яковлева:
«…Все, что случилось в тот последний день его жизни, так живо стоит перед глазами, что кажется, будто произошло вчера. Играли «Фигаро», я была на сцене в роли одной из пейзанок. Перед спектаклем привезла в Рижский театр его дочь Машу, она отдыхала с мамой, Катей Градовой, в Юрмале. Незадолго до начала первого действия Миронов подошел ко мне и как-то странно заговорил, вроде бы ни о чем – спрашивал, дают ли зарплату, но какое-то предчувствие кольнуло сердце. Я его спросила: «Андрей Александрович, почему вы такой красный?» Он ответил: «Играл в теннис, – а потом добавил: – После спектакля я вас с Машей отвезу в Юрмалу». Все заметили, что Миронов очень медленно играет – время антракта, а действие на сцене продолжается. Когда он упал, в зал крикнули: «Врача!» и дали занавес. Маша поехала с отцом в больницу, а я отправилась к Кате. Странно, но как только я вошла, она сразу же закричала: «Нет, только не это!»…»
А теперь послушаем дочь Миронова – Машу: «Я не знаю, почему пошла на этот спектакль. Все жили в Риге, а мы с мамой (Е. Градовой) – в Юрмале. В тот день мама купила нам билеты на концерт Хазанова. Но в последний момент я сказала: лучше я посмотрю спектакль. Я очень любила «Женитьбу Фигаро», видела ее уже несколько раз. Но в тот день меня как будто что-то толкало в театр…
Конечно, никто не предполагал, что с отцом так плохо… Еще несколько дней назад мы с ним гуляли по Вильнюсу, ходили вместе в театр Некрошюса, смотрели «Дядю Ваню». Папа был в восторге, поздравлял актеров, шутил…
В антракте того рокового спектакля я зашла к нему за кулисы. Спросила: «Что у тебя такое с лицом?» Он говорит: «Немножко на солнце перегрелся – переиграл в теннис». И все. Я пошла дальше смотреть спектакль…
Он умер на глазах всего зала. Потом кто-то из актеров сказал: прекрасная смерть…»
А вот рассказ бывшей возлюбленной Миронова – актрисы Людмилы Гавриловой:
«…В тот день роль Сюзанны играла Нина Корниенко. А я отправилась в Домский собор на концерт органной музыки. Помню, оделась в черное… После концерта ноги сами понесли в театр. Пришла, встала за кулисами. Смотрю – рядом Маша Миронова. Говорит: «Почему-то захотелось быть здесь»… Стоим с ней рядышком, спектакль из-за кулис смотрим. И вот начинается та сцена, когда Фигаро узнает возлюбленную Сюзанну. Чувствую, что-то не так. И тут меня охватил ужас. Андрюша упал на колени, стал говорить со страшным надрывом: «Бей меня, бей меня, любимая!» Из интонаций исчезла знаменитая мироновская ирония… В этот момент по сюжету на сцену выходит граф Альмавива – Александр Ширвиндт. И вдруг Андрей медленно пошел к кулисе. Потом схватился за декорацию и стал сползать. К нему подбежал Ширвиндт, подхватил… Кто-то закричал: «Занавес!»
Андрей лежал в закутке, его голову поддерживала Таня Егорова. Андрей из последних сил, сжав зубы, выдохнул: «Жить! Жить… жить надо…» – и потерял сознание.
Подумала: надо народ в зале оповестить. А все вокруг меня в локонах, бантах, блестках… Я одна в своем строгом черном наряде. Вышла к зрителям. Стояла мертвая тишина. Сотни людей смотрели на меня, а я – на них. Наконец собралась с силами: «Уважаемые зрители, спектакль продолжаться не может. Андрею Миронову стало плохо. Наш театр приносит вам свои извинения». Минутная тишина, и зал взорвался оглушительными овациями, в которых были сочувствие и поддержка…»
Вспоминает О. Аросева: «Нескольких минут Андрею не хватило, чтобы доиграть спектакль. Ширвиндт мне кричит: «Найди Канделя! Он в Риге. Я его в Юрмале встретил». Кандель – это знаменитый московский нейрохирург.
Я, как была в костюме Марселины, дунула напротив – в гостиницу «Рига». Спрашиваю портье: «У вас живет Кандель?» Мне отвечают, что здесь такого нет. Я кричу: «Срочно проверьте по всем гостиницам! У нас с Мироновым несчастье!»
Бегу обратно в театр, переодеваюсь в нормальное платье, возвращаюсь в гостиницу, там сообщают: «Кандель живет в гостинице Совета Министров Латвии». Звоню туда. Помню, что знаменитого хирурга зовут Эдик, а какое у него отчество, забыла, хоть мы с ним и знакомы с давних лет.
– Эдик, – говорю в трубку, – это Оля Аросева…
Он меня радостно так перебивает:
– Оленька! У меня сегодня день рождения, приезжайте!
– Эдик, у нас с Мироновым очень плохо. Его сейчас в больницу повезут… Он сознание на спектакле потерял!
Кандель спрашивает номер больницы. Я называю. Он говорит:
– Главный врач у меня в гостях. Мы с ним немедленно выезжаем.