– Ну, нет, папа. Оттуда прозвучат только хриплые матерные слова. Это дурной эпизод современной истории. О нем скоро забудут.
Кольчугин испуганно умолк, словно между ним и сыном провели рытвину. Незаметно, год от года, сын от него отдалялся, окруженный людьми, интересами, хлопотами, которые были чужды Кольчугину. Бесконечно далеким казалась та лунная ночь, когда они всей семьей вышли к замерзшему озеру, и сын сквозь ломтик льда завороженно смотрел на луну, и на его детском лице скользил голубой лунный след. «Мы все лунные люди», – сказала тогда жена. И теперь ее голос прозвучал как тихий шелест рябины.
К ним подошел Федя, сын Юрия. Он был почти одного роста с отцом, но узок в плечах, с хрупкой шеей, на которой голова держалась, как бутон на стебле.
– Вот Федя с матерью только что вернулся из Штатов, – произнес Юрий, приобняв сына. – Расскажи деду, что тебе там понравилось?
– Понравились люди. Они такие вежливые, приветливые.
– Чем ты там занимался? – Кольчугин всматривался в свежее, не знавшее бритвы, с легким пушком лицо внука, поражаясь тому, как быстро тот вырос. Из смешного, чувствительного ребенка, проливавшего слезы над хромым котенком, превратился в студента архитектурного института, склонного к глубокомысленным размышлениям. – Где побывал в Нью-Йорке?
– Я изучал небоскребы, фотографировал их. Смотрел на Бродвее мюзикл «Кошки». Был в музее Гуггенхайма и в музее Космонавтики. Хочу написать курсовую работу «Стиль «Америка». Мне кажется, в архитектуре, музыке, живописи, в достижениях науки и техники воплотилось то, что зовется «Американской мечтой».
– А ты бы не хотел написать работу на тему «Русская мечта»? Исследовать древнерусское искусство и русский авангард? – Кольчугин подумал, что мало общался с внуками, все свое время посвящая книгам, путешествиям и политике. С внуками общалась жена, они обожали ее, и он помнил, как рыдал Федор, когда узнал о ее смерти. – Ты будешь архитектором, и города, которые ты станешь проектировать, должны выражать образ будущей России. «Русскую мечту», как она дышала в русских сказках, в философии «Москва – Третий Рим», в поэзии Пушкина, в деяниях Сталина, в триумфе Победы. Попробуй написать такую работу.
– У меня для этого мало знаний, – смутился Федор.
– В Новороссии русские люди воюют за будущее, за «Русскую мечту». Там разрушаются и горят города. Но война кончится, и надо будет строить новые города. Ты поедешь в Донбасс и построишь новые прекрасные города.
– Я боюсь войны, – сказал Федор и тихо отошел туда, где его двоюродные брат и сестра играли в пинг-понг.
Сели за стол. Зять Тим-Тим раскладывал торт на тарелки. Внук Кирилл разливал по бокалам красное вино. И делал это умело, артистично, приподнимая горло бутылки, чтобы капли не упали на скатерть. Его красивое лицо покрывал чудесный загар, глаза светились мужской силой и благодушием счастливого человека, вкушающего радости жизни. Кольчугин считал его лоботрясом. Внук бросил институт, мотался без дела. Путешествовал, играл на саксофоне, проводил время в компаниях друзей, находясь на содержании у отца. Сам же Тим-Тим занимался недвижимостью, имел несколько квартир, в том числе в Болгарии, и не выглядел человеком, который надрывается на работе.
– Так что там, на курортах Египта? – спросил Кольчугин со стариковской язвительностью.
– Дедуль, на курортах прекрасно, – ответил внук, не обращая внимания на иронию деда. – Я там видел рыбу-молот. Это такая акула. Мы смотрели друг на друга, и представляешь, она не выдержала моего взгляда и уплыла.
– У Кирилла, знаете, какой взгляд? – Катя обняла брата тонкой рукой, и тот перехватил ее руку и поцеловал в ладонь. – Его взгляда никто не выдерживает. У Кирилла была подруга Нина, и он так на нее смотрел, что она ушла и больше не приходит.
– Она вышла замуж и приглашает на свадьбу, – засмеялся Кирилл.
Кольчугин устыдился своей иронии и своих стариковских претензий к этим счастливым людям. Они не желали разделять его страхи и горести. Эти люди были самыми дорогими и близкими, и он был счастлив их появлению.
– Дед. – Тим-Тим поднялся, держа бокал. – Я хочу выпить за твое здоровье. Ты знай, что все мы тебя очень любим. Ты наш пращур. Мы желуди, выросшие на твоих ветвях. Ты для нас эталон. И не только для нас. Тебя любит народ. Твои книги стоят на полках миллионов людей. Желаем тебе крепости духовной и телесной. За тебя!
Все чокались с Кольчугиным, и он подумал, что сейчас самое время оповестить семью о своем намерении ехать в Донбасс. Но дочь Вера спросила:
– Папа, я недавно рассматривала фамильный альбом, и действительно, наш Юра очень похож на прадеда Михаила. Та же бородка, те же глаза. Он даже пиджак себе подобрал того же покроя. Что он за человек был, наш прадед Михаил?
Сын тонко усмехнулся и тронул бородку. Кольчугина вновь поразило это родовое сходство, которое волной передавалось из поколения в поколение. Возник образ деда, которого он помнил уже стариком, желчным, язвительным, всем и вся недовольным. Под старость его снедала губительная тоска.
– Дед Михаил от сохи, из нашего молоканского рода. Отец его, Тит Алексеевич, был неграмотный. Но крупно разбогател и всем своим детям дал превосходное образование. Одного послал в Германию, в университет Гейдельберга. Другого сделал инженером. Дочку отдал на Бестужевские курсы, и она впоследствии раскапывала Помпею. Дед Михаил стал химиком, но при этом увлекался живописью. Дружил с художниками «Мира искусств». В его квартире на Страстном висели полотна Головина, Судейкина, Зиги Валешевского. – Кольчугин представил ту исчезнувшую комнату, где стоял рояль, стол украшала фарфоровая лампа под шелковым абажуром, на стене висели картины с зарослями сирени, циркачами и клоунами, поражавшими его детскую фантазию. Дед, кашляющий, все курил и курил, окутанный сизым дымом. – Когда началась очередная Русско-Турецкая война, он ушел в армию. Командовал батареей горных орудий, которые в разобранном виде навьючивались на лошадей. Однажды под Карсом, в горах, отряд нашей пехоты попал под обстрел турок. Началась паника. Дед не растерялся, приказал развьючить и собрать орудия и прямой наводкой расстрелял турецкие цепи. За это был награжден «Золотым оружием». Когда в Тифлисе ему вручали награду, при награждении присутствовал маленький цесаревич Алексей. Дед так разволновался, так был тронут видом хрупкого мальчика, что в нарушение этикета подошел и поцеловал его. – Кольчугин испытал головокружение, какое бывает, когда смотришь в перевернутый бинокль. Предметы бесконечно удаляются, словно их уносит вдаль. Этой далью было его детство. Дед Михаил в пыжиковой шапке, в худом пальто шел в московской метели. – Потом он попал в лагеря и работал на севере, на лесоповале. Как-то сказал мне: «Жалею, что не пошел добровольцем в Белую армию».
Кольчугин умолк. Дети и внуки молчали, задумавшись. Кольчугин подумал, что его память удерживает множество образов, доставшихся по наследству из времен, ему не принадлежавших. Сейчас он зачерпнул из прошлого ковшик воспоминаний, перенес сюда, оросив этими воспоминаниями собравшихся в семейном застолье. Быть может, когда-нибудь, когда его уже не станет, внуки поведают своим детям это семейное предание.