Он неловко улыбнулся, в какой-то момент рука его ослабла, и пробка, выстрелив в ладонь, потащила за собой пену. Столик из темного стекла был залит, лужи шампанского пенились повсюду. Половина его дорогого английского костюма намокла. Рита, в первый момент вздрогнув, теперь сокрушенно покачала головой:
— Где у тебя тряпка, милый?
— На кухне, любимая.
Бог с ним с костюмом, он был рад нечаянному фонтану шампанского. Кажется, он отвлек Риту от ненужных фантазий. Кто знает, до чего они могут довести?..
После обеда они подали заявление в загс, вечером Савинов познакомился с родителями Риты, несколько озадаченными, но приятно удивленными выбором дочери. Ты знакома с Дмитрием Павловичем так давно, а нам ничего не говорила? Откуда такая скрытность? Не хотела, и все тут. Дима, конечно, стремился, но не посмел мне перечить. Он у меня послушный. Версия нехитрая и убедительная. Не говорить же о громе и молнии, поразивших мужчину и женщину в мгновение ока? Радуйтесь, дорогие мама и папа, что вам еще остается? Нежность, с какой Дмитрий Павлович Савинов относился к их дочери, невозможно было разыграть. У Дарьи Михайловны, мамы невесты, слезы наворачивались на глаза, когда она смотрела на них. А отец, распив с зятем бутылку «Смирновки», сказал: «Знаешь, Дима, скажу тебе честно, я другого жениха для Риты ждал. Не с таким кошельком. Ты не обижайся. Я человек старой закалки, полжизни в конструкторском проработал. А тут — автомобиль ко дню свадьбы. Это, как говорится в наши времена, круто. А впрочем, ладно. Зачем нам, старикам, вас под себя подделывать? Во-первых, не получится, а во-вторых, не захотите. И правильно. Главное, что любите друг друга. Ты ее береги. Рита не просто красивая девчонка, но и умница, чувствительная девочка, тонкая, вся в мать. Не обижай ее. Да знаю, знаю, не будешь. А если и обидишь, она ведь уйдет от тебя, плюнет на все и уйдет. — Он неожиданно усмехнулся. — Это что ж теперь, Рита у меня новая русская, что ли?». «На вас не угодишь, Василий Федорович, — деловито кивая во время монолога будущего тестя, думал Савинов, — в прошлый раз вы были озабочены тем, что я недостаточно обеспечен. Экий же вы привереда…» «И потом, Дима, — продолжал отец Риты, накрыв широкой ладонью его руку, — она у нас одна. Главное, чтобы вы счастливы были…». — «Будем, — ответил Савинов, — это я вам обещаю». — «Дай-то Бог, — опрокинув последнюю рюмку, — откликнулся Василий Федорович, — дай-то Бог».
Утро вползало в окошко их спальни. До восхода оставались минуты. Веки Риты были сомкнуты, губы приоткрыты, дыхание мерно вздымало хорошо читавшуюся под простыней грудь. Он не мог насмотреться на нее. Да, перед ним было чудо, и оно принадлежало ему, только ему. Савинов зацепил пальцами край простыни и потащил ее осторожно, чтобы не разбудить Риту. Она же вздохнула во сне и перевернулась набок, к нему, утопив часть лица в темных волосах. Он открывал ее медленно, не желая упустить ничего, даже самую малость. «Ты знаешь меня всю, — вспоминал он, — и не только мою душу, но и тело. Все что я люблю, как люблю. Ты знаешь обо мне все, даже то, что я не сразу бы открыла тебе…». — «Да, я знаю тебя всю, — прошептал он, — и теперь ничего не пропущу, сумею сделать для тебя все…» Каждая родинка — примета земли обетованной. Она успела за уходящее лето получить тот загар, который особенно нравился ему у женщин. Он не любил белокожих «мулаток». Их кожа огрубевает от солнца, сохнет, несмотря на все кремы. Другое дело — кожа цвета кофе с молоком. Шелк загибался, точно лепесток цветка. Плечи уже открыты; руки, одна из них спрятана под подушку; светлая лента — след от купальника; молочно-белые чашечки на груди, розовые сосцы; талия; округлый, с глубокой ямочкой живот; обращенное к нему бедро и та же молочная лента, уходившая вниз, где в белом треугольнике, сейчас едва заметный, расцветал фигурно подстриженный куст. Нет, это не куст — сад! Целый мир. Вселенная. Пока она сама ухаживает за своим садом, но он напросится быть садовником. О, каким он будет виртуозом! Никто и никогда еще не владел так искусно ножницами и бритвой, как будет владеть ими он; да что там будет, ему просто стоит вспомнить! А он, между прочим, и не забывал. Он будет стричь этот сад с нежностью, со страстью возделывать его и спать в нем, как в облаке, вдыхать его ароматы, раскинув руки и глядя в небо. Или — закрыв глаза. Все это было тогда, в другом мире. И повторится вновь… Простыня открыла ее колени, икры. А вот и ступни, загорелый подъем, бледные пальцы; каждый из них — виноградина, от мизинца до большого, и все спелые, просто разный сорт, но каждый — изысканный и дорогой по-своему.
Когда-то, в другом мире, он тоже был счастлив. Но недолго. Теперь все будет по-другому. Рита вновь вздохнула во сне, потянулась и, чуть поджав колени, еще больше утопила лицо в рассыпавшихся по подушке волосах. Он так же медленно вернул простыню на место, укрыв ее до плеч. Затем, стараясь не разбудить Риту, тихонько встал. Задержавшись в дверях, он оглянулся и направился в ванную.
— Послушай, — за несколько дней до свадьбы спросила Рита, — я, конечно, понимаю, четвертая комната у тебя не отремонтирована, и такому воротиле, как ты, от этого должно быть неудобно. Я понимаю, что ключ от нее можно и потерять. Чего в жизни не бывает. Но почему железная дверь? Я поскребла ноготком и, представь, сделала это открытие…
Они сидели за утренним кофе, в субботу, решив посвятить день целиком себе, отказавшись как от учебы, так и от финансовых дел.
— Какая ты любопытная, — отхлебнув из чашки, поставив ее на блюдце, Савинов посмотрел в глаза невесты. — Может быть, вы, сеньора, детектив?
— А что, не похоже?
— Ну почему же.
— Надеюсь, вы, Дмитрий Павлович, не Синяя Борода, и не прячете в четвертой комнатке убиенных вами жен?
— Это вы узнаете, когда я поеду далеко-далеко, а вам, хозяйке замка, оставлю связку ключей.
— Ах, вот оно что… И, конечно, в этой связке, среди прочих, будет маленький ключик, да? Именно он окажется от двери в четвертую комнату? Супруг разрешит входить куда угодно, делать что угодно, но… предупредит свою благоверную, чтобы она не открывала запертую маленьким ключиком дверь… Так?
— Возможно.
— Ах, Дмитрий Павлович, и такой вы красивый, и умный, и богатый, и все-то вы знаете, и со мной вы делаете все, что вам захочется, и мне это приятно… Но должно же быть в вашей жизни что-то такое, от чего бы не просто мурашки по спине побежали, а кровь стыла в жилах. Скелет в шкафу. И я догадываюсь, что этот самый скелет вы прячете в четвертой комнате… Скажете, все не так?
Он протянул к ней руки, взял ее пальцы. Не поднимаясь с табурета, обвел Риту, уже вставшую, вокруг стола, усадил к себе на колени.
— Ты торопишься, — целуя ее в шею, вкрадчиво проговорил он, — всему свое время.
— И все-таки мое женское любопытство готово испепелить меня, превратить в уголь. Я ведь так и умереть могу.
— Одно скажу честно: зовут меня не Синяя Борода, и умерщвленных жен там нет. Там сложено дерево, лоскуты материи, краски. И ключ, я думаю, скоро найдется. А если и не найдется, тоже не беда. Вызову специалиста с набором отмычек, и он откроет дверь.