— Да, — ответил Савинов.
Перед ним на экране проплыло лицо улыбающегося, седого, довольного жизнью человека. И минутой позже — другое лицо, — стоило смениться телесюжету, — но уже в воображении. Лицо художника Ильи Инокова. На следующий день после его — Дмитрия Савинова — визита мать уломала сына, заставила смириться. Но что теперь было ждать от художника, которого оскорбили, над кем насмеялись, над чьей душой совершили насилие? В этот самый момент Савинов ясно почувствовал, что его комбинация, которую он вынашивал и воплощал в жизнь столько лет и которая, без сомнений, должна была привести к успеху все его предприятие, рассыпается! Из железобетонной конструкции, монолита, стойкость которого не вызывала сомнений, она превратилась в хрупкий дом, который трещит по швам! Дом, в котором отныне придется забивать дыры чем попало. И в ход, подсказывала ему интуиция, пойдут все средства.
Рита взяла его за руку, прижалась щекой к плечу.
— Такой веселый дядечка, и погиб. И еще столько людей…
Конечно, теперь он вспомнил: тогда, в другом мире, Андерс высказал благодарность Игнатьеву за его письмо. Как он мог забыть об этом? Благодарность за три работы художника Инокова, заставившие его изменить ход путешествия и, сдав билет на Лондон, направить его в Москву.
Последние недели на работе Савинов чувствовал себя неуютно. Нет, в кресле заместителя генерального он сидел надежно, но тем не менее видел, как к товарищу и шефу Жене Кузину приходят незнакомые люди, часами просиживают в его кабинете. Савинов догадывался, что у Кузина есть «свои» дела, и лезть в них не особенно хотел.
Последнее время отношения их были прохладными. Савинов был слишком увлечен делами, связанными с Иноковым, они отнимали немало душевных сил и времени. Хотя еще ни разу он не отказался ни от одного важного поручения Кузина. И все дела кроме валютных операций лежали на нем.
Но чужие люди, приходившие в банк почти как к себе домой, раздражали его. Он понимал, в «Новом региональном банке» крутятся их деньги, и Кузину от этого здорово перепадает. Ради Бога, на то он и директор, но кто эти люди, знать хотелось бы. Оставалось рассчитывать на благоразумие Кузина и на то, что все дела его застрахованы от бед и несчастий.
А беды и несчастья, чем дальше, тем больше, все чаше подстерегали коммерческие банки на своем пути. Три таких городских банка уже развалились, оставив с носом своих вкладчиков. Волна банковских крахов шла по всей стране. Но власть предержащим на то было наплевать: погнались за копеечкой — сами и виноваты. Положили бы в банк государственный, такого бы не случилось.
«Новый региональный» надежно держался на плаву. По телевидению Евгений Платонович Кузин уверенно сообщал, что его банк стоит на защите прав горожан и демократических устоев свободного рынка. Но Дмитрий Савинов знал причину этой непотопляемости.
Петр Макарович Рудаков!
Кит губернского масштаба уплыл в Москву и, став просто крупной рыбой в Море-океане, уже оттуда распоряжался частью партийной казны, удачно вложенной в предприятие, именуемое «Новым региональным банком». И пока деньги благоразумно крутились в банке бывшего комсомольского вожака Кузина, падая на лапу бывшего партийного вожака Рудакова, их банк, точно грозный линкор, разбивал все враждебные волны.
Дмитрий Савинов — от имени Жени Кузина — все чаще сам навещал бизнесмена Рудакова, делился с ним планами. А здесь, на месте, изредка выпивал с Костей и Валей, двумя боровами, сыновьями гиганта, благодаря папе «сидевшими» на газовой и нефтяной трубах… Именно с подачи Рудакова и с помощью Кости и Вали, их денег и связей, он, Дмитрий Савинов, организовал компанию по провалу социального банка «Кредит» — их первого конкурента.
«Кредит» делал ставку на вклад крупных промышленных предприятий, а предприятия эти в связи с полным упадком экономики вдруг стали вставать одно за другим. Тут он, Дмитрий Савинов, с помощью большого аппарата газетчиков пустил по городу слух о якобы чудовищных проблемах «Кредита». И тогда толпа вкладчиков, частных и прочих, рванули к кассам банка «Кредит», и эта волна захлестнула его, стала душить.
Подергался в конвульсиях еще немного социальный банк «Кредит» и сдох.
Забавно было то, что когда-то он, Дмитрий Савинов, сам потерял в этом банке небольшие деньги, раз десять приезжал, записывался в очереди на получение среди стариков и старух, прочих граждан, таких же, как он, ругался, а потом плюнул.
И вот теперь он оказался могильщиком этого самого банка.
«Новый региональный банк» получил новых вкладчиков. Теперь он стоял точно монумент, обелиск, скала. На него смотрели и не могли насмотреться. И несли в него деньги с удовольствием. А процент он предлагал куда больший, чем государственный банк. Потом он финансировал несколько популярных шоу на двух телеканалах, издавал энциклопедию города и не стеснялся кричать об этом на каждом перекрестке; даже иногда помогал публиковать местных поэтов и прозаиков, которые раскланивались банку в пояс и говорили коллегам: что за организация — культурные люди!
И всем этим помимо прочего занимался Дмитрий Павлович Савинов.
Дела шли хорошо, но незнакомые люди, похожие на бандитов, выходившие время от времени из кабинета Кузина, ему не нравились. И он не скрывал этого, когда заводил о том речь с некоторыми из наиболее приближенных к нему коллег.
Роль мытаря была ему не по душе. Но куда деваться. Впрочем, он был готов к любой роли, только бы получить свое, принадлежащее ему по праву. И совесть его чиста. Закон тому порукой.
Истекал второй квартал. Он должен был приехать в дом Инокова и забрать партию товара. От первой их встречи после ссоры он был не в восторге. В Инокове неожиданно проснулся певец мертвой натуры. Натюрморты — какая обыденность! А потом — городские пейзажи. Еще смешнее! Да нет, не смешнее. Плакать хотелось, горькие слезы лить над истощавшимся талантом!
Но зародилось в душе Дмитрия Павловича Савинова еще и злорадство, когда он смотрел, как угасает художник, как он превращается в простого ремесленника. Не простил он ему того дня, когда солнечный луч, разрезав непогоду над станцией Барятинская, упал в окно юного гения, сполна озарив мальчишку!
И миновал его — находчивую бездарность.
Рита тоже диву давалась, рассматривая работы Ильи Инокова. И сокрушалась такому падению…
Но Дмитрий Павлович скоро разглядел особенность изображенных на полотнах Инокова горожан. Неприкаянные тени, бредущие по улицам. Это были все те же призраки! Стяни с них плащи и пальто, сорви шляпы — закружатся вихрем и улетят прочь!..
— Это протест? — едва увидев картины Ильи, спросила Рита. — Но если так, он выбрал не самый лучший способ бороться с тобой. С нами. Так скорее он борется с самим собой. Но он уродует себя… Зачем?
Савинов вспомнил о другом полотне — женщина и ее демоны. Едва различимые, но уже входящие в сердце Инокова, овладевающие им.