Мимо прошла девчушка лет тринадцати с огромным облаком сладкой ваты.
— Мама выложилась ради этого приема, — прокричала Лори. — Наверное, потому что Симон — младший. Попозже еще будет караоке.
— Ух, ты, — восхищенно протянула Рейвен, оглядывая зал и неосознанно выискивая там Калеба.
— Симон вон там, — подсказала Лори. — Пойди, поздоровайся с ним.
Лори обогнула несколько столиков.
— Привет, Симон! Смотри, кто пришел!
Симон увидел Рейвен и расплылся в улыбке. Он поднялся со стула.
— Спасибо, что пришла, Рейвен!
Рейвен не смогла удержаться и улыбнулась в ответ. Мальчишка был такой милый и красивый. Особенно сегодня, в черных бархатных брючках и белой рубашке. Шелковый галстук казался новым и накрахмаленным до хруста. Черные волосы были уложены гелем. Не Калеб ли помогал младшему брату укладывать волосы? Он всегда опекал брата и сестру. Да, из Калеба вышел никудышный ухажер, зато старший брат из него получился отменный.
— Я не могла не поздравить тебя. — Рейвен положила руку на плечо Симона. Тот вспыхнул от удовольствия.
— А почему тебя всю неделю не видно было?
Рейвен нахмурилась. И что прикажете отвечать?
— Попозже, Симон, ладно? — выручила ее Лори. — Главное, сейчас она здесь.
— Но…
— Симон!
— Ладно, ладно, хорошо.
К ним подошла миссис Пласкофф, мама Калеба.
— Дорогой, — сказала она Симону, — пойди, поздоровайся с кузеном из Иллинойса. — Тут она заметила Рейвен. — A-а, Рейвен, милая! — Она обняла девушку. От миссис Пласкофф всегда пахло розами. — Я слышала, что произошло. Мне так жаль. Мой старший сын, клянусь, порой совсем не думает, что делает. — Она покачала головой, но копна крашеных рыжих волос, намертво уложенная тонной лака, даже не шевельнулась.
Рейвен улыбнулась. Ей нравилась мама Калеба. Она была громогласная, но чрезвычайно милая.
Миссис Пласкофф склонилась к Рейвен и прошептала ей на ухо:
— Он возле чаши с пуншем, если ты хочешь с ним поговорить. — Миссис Пласкофф выпрямилась. — Пойдем, Симон. Рада была повидать тебя, Рейвен. — И мама с сыном растворились в толпе.
Рейвен повернулась к столу, на котором стояла чаша для пунша. Калеб с пластиковым стаканчиком в руке был там. Он смотрел прямо на Рейвен, но рядом с ним стояла какая-то девушка.
Он тоже был в парадной одежде и в галстуке — точно таком же, как у Симона. Лицо гладко выбрито.
Девушку Рейвен не знала. Ей было лет семнадцать, но она изо всех сил старалась выглядеть старше — тонна косметики на лице и толстая черная подводка для глаз. Тонкие губы обведены ярко-красным карандашом, а грудь изрядно увеличена бюстгальтером с накладками, так что декольте в платье с глубоким вырезом выглядело вполне прилично.
— Что это за девушка рядом с Калебом? — спросила Рейвен у Лори.
Лори посмотрела в их сторону и простонала:
— Это подруга нашей кузины из Тель-Авива. Она с самого приезда висит на Калебе.
Рейвен попыталась отогнать нахлынувшую ревность, но та уже укоренилась в груди. Хоть они и с Калебом расстались, у Рейвен все равно оставалось ощущение, что она имеет на него определенные права. Уж побольше, чем какая-то девчонка из Тель-Авива.
Рейвен расправила плечи и решительно двинулась к парочке. Туфли-лодочки весело постукивали по дубовому паркету, словно подбадривая Рейвен. Она остановилась возле Калеба и украдкой стала рассматривать соперницу. Лицо у нее было в пятнах, а на носу красовался прыщ. Брови выщипаны неровно, а тональный крем — на два тона темнее, чем кожа.
Рейвен нацепила улыбку.
— Привет. — Взгляд, которым они с Калебом обменялись через весь зал, придал Рейвен уверенности, что его чувства к ней еще не остыли, и он не отвергнет ее в присутствии врага.
— Привет. — Калеб поставил стаканчик на стол и сунул руки в карманы брюк. — Что ты тут делаешь?
Заиграла классическая рок-композиция. Взрослые на танцполе встретили ее гиканьем и задвигались в такт музыке.
Рейвен сцепила руки за спиной.
— Я подумала, что надо зайти и пожелать Симону всего наилучшего.
Девушка оглядывала Рейвен, словно чуя угрозу с ее стороны.
«Ты, небось, даже не знаешь, кто такой Симон», — подумала Рейвен.
— Молодец, — кивнул Калеб.
Рейвен отметила про себя, что ее черное платье отлично сочетается с его черным костюмом. Они бы смотрелись такой чудесной парой на фотографиях.
— Мы можем поговорить? — спросил Калеб, а девушку рядом опалил жестким взглядом, в котором читалось: «Проваливай».
Девушка обиженно поджала губы, но отошла.
— Конечно. — Рейвен осталась довольна таким исходом.
Калеб мягко взял ее за руку и провел к двери. Рейвен оказались на кухне, где трудились несколько человек — складывали оставшееся угощение, мыли посуду. В кухне пахло соленой рыбой и куриным бульоном.
Калеб провел Рейвен в холл, а оттуда — в пустую комнату, скорее всего, в гардеробную. Он уселся на диванчик, стоявший вдоль стены, и похлопал рядом с собой.
— Присядь на минутку.
Рейвен колебалась. Калеб вел себя так мило, а она понимала, что нарушает правила, ей нельзя находиться с ним рядом. Но и оставить все, как есть, она не могла.
Рейвен села, но постаралась сохранить дистанцию.
— Послушай, — начал Калеб, — я в тот вечер выпил и совершенно взбесился. И потом, ты не можешь меня винить, ведь ты же целовалась с другим парнем.
— Я не собиралась с ним целоваться. И уж тем более, не хотела ранить тебя. — Рейвен вспомнилась поездка в автобусе после конкурса оркестров. Как они с Горасом сидели на заднем сиденьи, и его рука перебирала ее волосы. Рейвен отвернулась от Калеба, опасаясь, что он прочтет все это в ее глазах.
— Я знаю, что ты не хотела ранить меня. — Он пересел так, чтобы смотреть ей в лицо. — Но ты ранила.
Его слова звучали искренне, но Рейвен могла поклясться чем угодно, что сейчас в нем говорила не любовь, а задетая гордость.
— Что ж, я рада, что мы поговорили, — сказала Рейвен. Ей вдруг стало очень неуютно. Словно бы подсознание подсказывало, как это неправильно, что она сейчас сидит рядом с ним.
— Я тоже. — Он помолчал. Потом придвинулся ближе и взял ее за руку. — Я не хочу, чтобы мы ненавидели друг друга.
— У меня нет ненависти к тебе.
Похоже, Рейвен переборщила с черным платьем и обаянием, которое включила, чтобы отогнать от Калеба соперницу.
Здесь, вдалеке от общего зала и гремящей музыки, было почти тихо. Рейвен подумала, не слишком ли часто она дышит, и не истолкует ли Калеб это превратно. На нее накатывал приступ клаустрофобии, а вовсе не возбуждение.