– Заклинаю тебя, если она жива – отпусти ее мир иной без мучений. Дай ей умереть, как подобает супруге свела. Как подобает твоей тени, в конце концов! – в голосе Элиена снова звучала мольба.
– Ты ведь знаешь, Элиен, – Урайн выдержал интригующую паузу, – что в твоей воле впустить меня к себе и принять смерть от моих рук. Я предлагаю тебе взаимовыгодную мену: ты отдашь мне свою жизнь; а в обмен на нее я дам твоей прелестной супруге легкую смерть. И все будут довольны!
Ответа Элиена не последовало. Урайн знал, о чем сейчас думает Звезднорожденный, и беззвучно смеялся над каждым переполошенным зигзагом его загнанных мыслей. «Да, прижал я любезного, – самодовольно подумал Урайн. – Жаль, оценить некому!»
Потом Урайн почувствовал – что-то изменилось. «Неужели? Неужели да?»
– Войди и убей меня, – твердо сказал Элиен. – Войди и убей, дверь открыта. Я не держу ее. Покончим с Вечностью навсегда!
– Теперь ты видишь, как плохо быть побежденным? – насмешливо спросил Урайн. – Вот он – миг моего полного торжества. Ты предложил мне свою жизнь сам. Сам! Элиен сдался! И моя победа тем сладостнее, что я могу отказаться от твоей подачки. Неужели же ты думаешь, любезный брат мой, что мне нужно твое никчемное бытие, которое хуже смерти? Нет, пытка Вечностью мне нравится больше.
Элиен не отвечал.
– Слушай, Брат, тебе не кажется, что самое время истошно закричать, теряя над собой контроль, «Я убью тебя!»?
Урайну так понравилась собственная шутка, что он заразительно расхохотался. К его огромному удивлению, из-за невидимой, но несокрушимой преграды ему ответил хохот Элиена.
– Только что… ты мог убить… меня… – Элиена душил смех и его слова с трудом пробивались сквозь приступы веселья, – и не сделал этого…
Вдруг голос Элиена переменился, стал суров и безжалостен:
– Второй возможности я тебе не дам. И отныне ты обречен говорить со мной, пока не выговоришься до конца. Ведь у тебя не осталось больше достойных слушателей под небесами.
«Хуммер меня раздери, он прав!» – озадаченно подумал Урайн, которому вдруг стало не до смеха. Он почувствовал себя войсководителем, который погубил гвардию, растерял отборную панцирную конницу, утопил в болоте колесницы, и все-таки еще может победить. Но эта победа будет угрюмой и невзрачной, ибо ее добудут непредставительные орды дрянных копьеносцев в потертых кожаных доспехах.
– Ты озадачил меня, но и ты развеселил меня. Я признателен тебе за это и не останусь в долгу. Знай же: твоя Гаэт умерла достойно от руки Ашеры Тощего, который тоже умер вполне достойно и вообще все в твоем Вольном Городе погибли более чем достойно… Не считая тебя, негодяя, который предпочел смерти вечное заточение в Диорхе. Доволен? – Да, – не без труда выговорил Элиен. – Я доволен.
– Итак, – продолжал Урайн, упиваясь проявленным великодушием, – я ставлю тысячу Когтей Хуммера против одного поцелуя твоей покойной супруги, что ты никак не можешь взять в толк, как же я вышел из своего узилища в Наг-Нараоне. И каким образом я прошел этот невероятный путь от беглого узника до Властелина. Ответ прост, любезный брат мой. Я, сегодняшний я в своем теперешнем качестве Властелина помог себе прошлому выйти из своего узилища в Наг-Нараоне и сделать все то, что я сделал впоследствии.
– Дело в том, Элиен, – Урайн возвысил голос, – что наш мир и время в нашем мире претерпели непостижимое Изменение в день возврата Великой Матери Тайа-Ароан. С этого дня начался год Тайа-Ароан, в который невозможное стало возможным. Представь себе два зеркала, поставленных друг напротив друга. В каждом отражается бесконечная анфилада зеркал. Левое зеркало – прошлое, правое – будущее. И еще представь себе дерево, от единого ствола которого наверху расходятся мириады веток, а внизу, под землей – мириады корней. Очень давно, в непостижимом прошлом, история нашего мира не существовала в единстве и никто не мог точно сказать, что же произошло. Каждый как бы видел один корень, отвечающий какому-то стихийному ходу событий. С приходом Хуммера и Лишенного Значений история наконец-то избавилась от хаоса и обрела единый строй, который все мы хуже или лучше знаем. До начала года Тайа-Ароан история Круга Земель оставалась единым стволом. Но вот все изменилось вновь и единый ствол разошелся бесчисленным множеством ветвей. И это не все, Брат. Представь, что небеса над этим умозрительным древом – есть зеркало. И когда ветви тянутся к небесам, вверх, с небес, вниз, спускаются их отражения. Навстречу нашим временам и нашей вечности несется будущее, неумолимо становящееся прошлым. И даже я не знаю, как выразить это лучше.
– Это понятно, любезный брат мой, это понятно, – обнадежил Элиен Урайна. – Пока что я не услышал ничего нового. И все-таки я не понимаю, как сквозь все эти ветви и зеркала пробилась твоя собственная рука, извлекшая тебя за волосы из наг-нараонского узилища. И если ты просветлишь перед моим разумом эту малость, я первым назову тебя Трижды Прекрасномудрым.
Урайн был ошарашен тоном Элиена, сочетающим исключительную серьезность с тончайшей глубинной издевкой. Урайн, впрочем, не подал виду и продолжал как ни в чем не бывало.
– Слушай же, Элиен. Диорх, «вещный костяк» и «твердое сердце» Лишенного Значений – есть средоточие отражений и ветвей истории. Полагаю, что в прежние времена лишь Леворго умел извлекать из этого выгоду. Полагаю, он владел искусством посещать Диорх и созерцать в нем прошлое и будущее. Но – вспомни древо, о котором я говорил – Леворго был ограничен только стволом и не мог вмешиваться в прошлое, равно как и создавать будущее – разве только собственным знанием о нем. В этом смысле он создал, например, твое будущее. Но это слишком утонченный вопрос и суть не в нем.
Урайн уже давно чувствовал, что его язык отнюдь не служит водворению ясности. И все же продолжал как мог:
– Одно событие – возврат Тайа-Ароан и одна вещь – Железная Рукавица возвышают меня над Леворго. Я могу зреть не только ствол, но и ветви древа. И, главное – я волен через обращение к прошлому избирать ту ветвь, которая ведет меня путем Властелина.
– Да уж, – В голосе Элиена сквозило раздражение. – Теперь ты ударишься в долгий рассказ о том, как ты, Властелин в грядущем, навещал прошлое и перекраивал его по своему желанию так, чтобы оно обратилось настоящим в виде бордового плаща Властелина на твоих плечах. Но ответь мне – почему твое настоящее скроено вкривь и вкось и похоже на работу подмастерья-недоучки, а не истинного мастера? Почему ты не смог сразу откатиться лет на восемнадцать назад и, например, попросту умертвить и меня, и Шета, в тот день, когда мы оба были твоими пленниками в Варнаге? Или, еще лучше – в колыбелях? Почему уже в этом году твоя игра была столь слаба? Почему я еще существую? Почему, в конце концов, еще существует Хуммер?
– Отвечаю, отвечаю, отвечаю, – размеренно закивал Урайн. – Любому могуществу есть предел. И ты сам испил сию простую истину до дна из кубка своих недавних злоключений. Во-первых, я могу влиять только на события, которые происходили с начала года Тайа-Ароан. Во-вторых, Диорх имеет власть над Железной Рукавицей и ржа времени покрывает ее тем сильнее, чем больше воздействий на прошлое я произвожу. Те внутренние миры Диорха, которые доступны мне, можно уподобить бескрайним дворцовым лабиринтам с бесчисленным множеством дверей, которые открываются в разные ветви древа истории. Я сделал лишь самое необходимое. Я разыскал другие тени – твою и Шета окс Лагина, которые стали пособницами моих начинаний. Я дал им имена – Ийен и Син. Я нашел и вывел из одного мрачного узилища Диорха, которое в чем-то похоже на твое, Девкатра, Крылатого Пса Хуммера, который во многом восполнил недостатки моего слабого тела Сделанного Человека. Через Ийен я склонил твоего сына к поездке в Наг-Нараон. Через Син я подтолкнул Тай-Кевра, если ты такого еще помнишь – к нападению на Гамелинов. Я свел эти нити вместе. Руками Гамелинов, Пелнов и твоего сына я освободил себя из наг-нараонского узилища, а заодно и снабдил самого себя дотошными указаниями к дальнейшим действиям. Все. Больше я ни во что не вмешивался, да это было и не нужно. Ты представить себе не можешь, Элиен, сколько событийного мусора я перебрал, прежде чем отыскать узкую и извилистую тропку над краем бездны небытия. Я несколько раз пытался убить Хозяев Гамелинов и всякий раз становился их жертвой. Я прошел через Пояс Усопших и был пленен воинами Ашеры Тощего у самых Врат Хуммера. Я нападал на тебя на руинах Варнага, но Поющее Оружие в твоих руках быстро обращало меня в прах. Один раз я привел к Орину и грютов, и варанцев, но со мной не было хушаков и я погиб от «облачных клинков» Ирвамессады. И, если уж говорить всю правду, которая покажется тебе совсем уж странной – я пытался оставить в живых Шета окс Лагина. Но Сиятельный Князь обманул меня. Он согласился на союз против Вольного Города, а потом сам вывел хушаков из Воздушной Обсерватории. Первым делом они прикончили Крылатого Пса Хуммера, потом – Гаассу окс Тамая, потом – меня. Я не знаю, куда ушла та ветвь событий, но боюсь, что где-то здесь, в Диорхе, за одной из бесчисленных дверей, окончательно обезумевший Шет окс Лагин погибает от каменных ножей неуправляемых хушаков, а вслед за этим озверевший свел Вольного Города топит в крови все княжество Варан. В общем, мне стоило немалых трудов закрутить непостижимое колесо судьбы в нужную сторону. Последней моей удачей стало обретение прежнего тела – только что, войдя в Шар, я наконец-то сделал это! Тебе, возможно, будет приятно узнать, что я сейчас пребываю в подлинном обличье Октанга Урайна – я вновь препоясан Когтем Хуммера, вновь неуязвим, в моем единственном ухе блещет зеленый камень власти.