Он направляется к двери и открывает ее.
– Она вам никогда обо мне не рассказывала, – говорю я, не двигаясь с места. – И мне о вас тоже. Я всегда делала вид, будто родилась из пробирки.
– Господи! – Пол смотрит на меня в ужасе. – Слушай, могу представить, как тебе было тяжело…
– Это правда! Мама мне все рассказала, когда ей диагностировали болезнь Альцгеймера. Она бы не стала врать.
– Болезнь Альцгеймера? О, Кэйтлин… Тот же диагноз, что был у ее отца?
– Да. Это наследственное. Поэтому она и раскрыла тайну. Мама хочет, чтобы у меня была семья.
– О, Кэйтлин, – повторяет он. – Я не твой отец. Это невозможно. Послушай, если у Клэр и правда болезнь Альцгеймера, она ведь могла и перепутать? Может, все это у нее в голове?
– Нет, – отвечаю я. – Мама не стала бы врать.
Это венок из маргариток, который Кэйтлин сплела в свое девятое лето. А это – обложка моего экземпляра «Джейн Эйр», в котором он лежал все эти годы. Книгу читали так часто, что обложка почти отвалилась. Я решила не разлучать ее с венком. Эти две вещи – свидетели счастливого периода моей жизни.
В то лето я сидела без работы, учителем в школу еще не устроилась, так что денег у нас было немного. Мы снимали маленький викторианский домик, однако он больше подходил для уютных зимних вечеров у камина. А летом, даже в жару, внутри всегда было темно и зябко, как в могиле. Поэтому я при первой возможности водила Кэйтлин на прогулки. У меня была старая мамина корзинка для пикника – в детстве я очень любила с ней играть и спасла от мамы, когда та решила ее выбросить. Замечательная плетеная корзинка на красной подкладке. Раньше к ней прилагался набор фарфоровых тарелок и металлических столовых приборов, но к тому времени, как я завладела ею, посуды почти не осталось. Однако я любила ее и такой. Мы с Кэйтлин брали бутерброды и бутылки с шипучкой и под палящим солнцем шли в парк. Идеальная мама, идеальная дочка и неидеальная корзинка для пикника.
Мне повезло, что Кэйтлин, как и я, любила читать. Она, бывало, гонялась по парку за утками или придумывала какую-нибудь игру – обычно одна, если не встречала школьных подруг; однако большую часть времени сидела рядом со мной и читала. У нее был «Гарри Поттер и Философский камень», а у меня – «Джейн Эйр».
Однажды, когда мы лежали под кедром, Кэйтлин отложила книгу и перекатилась набок.
– А о чем твоя книжка, мамочка? – спросила она.
– Об одной девушке, которая осиротела и осталась совсем одна. Когда она была в твоем возрасте, ее отправили в ужасную школу. Потом она подросла и устроилась гувернанткой в большой дом, полный страшных секретов.
– Там тоже есть магия?
– Пожалуй что есть. Только без волшебных палочек.
– Ты мне почитаешь? – спросила Кэйтлин, лежа на спине и глядя на ветви деревьев. Я была уверена, что она заскучает еще до конца главы и снова возьмется за Гарри Поттера или убежит на другой конец парка играть с подругами. Вышло иначе. Кэйтлин слушала, вглядываясь в темный купол над головой, словно видела, как среди них разворачивается действие книги.
Почти неделю мы приходили в парк, и я читала ей главу за главой под палящим июльским солнцем. И Кэйтлин слушала, то лежа, то сидя, а однажды сплела этот венок, который несколько коротких часов носила на голове, словно корону. Это были самые счастливые дни на моей памяти – книга, которую я любила с детства, пришлась по душе и моей дочери. Мрачная, запутанная история Джейн и Рочестера переплелись со светом и радостью того лета. День подошел к концу, я подняла с земли венок и вложила его в книгу.
Когда мы дочитали ее до конца – это было в четверг, – Кэйтлин встала, стряхнула с шортиков кедровые иголки и сказала:
– Было здорово, мам, спасибо.
Весь оставшийся день я наблюдала, как она играет у озера с подругами, и вдруг поняла: а ведь этот маленький человечек – моя заслуга. Это я воспитала ее, девочку, которая не стесняется петь перед публикой, с радостью участвует в играх друзей, даже если те забыли ее позвать, и, отложив в сторону книгу про волшебников, зачарованно слушает историю о маленькой гувернантке. Меня охватила необычайная гордость. Уверенность Кэйтлин передалась и мне – значит, я все делаю правильно. Не знаю, понимает ли она это. Да, я создала Кэйтлин, но и она создала меня.
– Я тут подумал… – Грэг садится рядом со мной на диван. – Может, нам записаться на прием к твоему психотерапевту?
– Психотерапевту… – медленно повторяю я. Я забыла, что у меня есть психотерапевт. Любопытно. До сих пор я могла забыть обо всем на свете, но только не о том, что больна. Даже когда я теряла представление о времени и пространстве, болезнь всегда была рядом, на заднем плане, словно гул от лампы дневного света. Однако сейчас, до того как Грэг упомянул о ней, я совершенно забыла Дайану, моего доброжелательного и раздражающе начитанного врача. Значит, тьма сгущается.
– Я не готова.
– Я не говорю – сейчас. – Грэг хочет взять меня за руку, но не решается. – Можно пока записаться на прием. Честно говоря, Клэр, я думал, что справлюсь лучше. Думал, что буду храбрым и сильным и тогда все выдержу. Я не подозревал, что наши отношения ждет такой поворот. Мне тебя не хватает. Все изменилось, и я не знаю, как быть.
Секунду я молчу, пытаясь понять, почему одни вещи остаются в памяти, а другие нет. Почему я совершенно забыла о Дайане, зато помню в подробностях те двадцать минут, проведенные с Райаном в библиотеке? Почему память держится за это воспоминание, но не говорит мне, как я любила Грэга? Я смотрю на него. Он хороший человек. Я была с ним счастлива, он подарил мне Эстер. Почему же разум не дает мне это почувствовать?
– Прости. Мне меньше всего на свете хочется, чтобы тебе было больно, – говорю я. Грэг вглядывается в мое лицо, будто пытается понять, я ли это. – Ты замечательный человек и прекрасный отец. И очень добр ко мне. На твоем месте я бы давно собрала вещи и сбежала.
– Я ни за что тебя не брошу, Клэр.
– Спасибо, – улыбаюсь я. Болезнь забирает меня по кусочку, но я еще не перестала быть собой и знаю, что правильно, а что нет. Я хочу быть хорошей женой, даже если для этого нужно снова учиться вежливости. – Ты прав, давай запишемся на прием. Как знать, вдруг поможет.
– Спасибо. – Грэг старается не давать воли чувствам. – Ладно, мне пора на работу. Чем ты сегодня займешься?
– Ну, моя тюремщица заперла все замки, так что я, наверное, буду веселиться с Эстер и напишу что-нибудь в книгу воспоминаний. Надеюсь, Кэйтлин позвонит и расскажет, как у нее дела.
– Обязательно позвонит. Что ж, до вечера.
– Я почти наверняка буду здесь, – говорю я.