Наконец напряжение целиком отпустило меня, все были на месте, и все целы. Теперь только ожидание. Если все сделано правильно, сегодня к вечеру киевские полки и половецкая орда отправятся в обратный путь.
Еще около часа прошло в ожидании, я лежал и жевал кусок вяленого мяса, когда издалека донесся шум, практически вой. Он становился все громче, по мере того как к нему присоединялись голоса новых воинов, узнавших о смерти своих вождей. Спустя некоторое время шум стих, но затем возобновился с новой силой, был слышен звон оружия и крики.
«Надо же, дерутся между собой», – подумал я.
Вскоре, однако, и этот шум прекратился.
Меня одолел сон. Проснулся я, наверно, уже после полудня, потому что стало жарко и душно, но делать было нечего, надо ждать.
Так продолжалось до вечера. Когда стало темнеть и в схрон повеяло прохладой, я вылез оттуда и подал сигнал – вскоре все мои подмастерья стояли рядом. Выслушав их доклад, я поблагодарил всех за службу. Мы осторожно вышли на опушку леса. У находящегося от нас километрах в двух Доростола никого не было. Войска ушли, только перед воротами догорал огромный костер, на котором они, по-видимому, сожгли своих убитых военачальников.
Я сидел в приемной василевса, и вновь на меня косились ожидающие приема знатные патриции. Но сегодня ждать мне не пришлось: меня пригласили пройти почти сразу по приходе. Если бы взгляды могли прожигать, во мне была бы куча дырок.
Я вошел в уже знакомый кабинет. Комнин не любил тронного зала и пользовался им только для приема послов или пускания пыли в глаза восточным ханам, чуть не падающим в обморок от окружающего богатства.
А вот в кабинете все было достаточно просто, без особых изысков.
Когда я вошел, там сидели василевс и великий логофет. Меня встретили без церемоний и сразу пригласили присесть за стол. Было видно, что василевс доволен. Он улыбался и шутил, чего я до этого никогда не видел. Обычно же Комнин с его подагрой всегда был раздражителен и зол. Потом он взял со стола две пачки бумаг. Одна была толщиной сантиметра два, вторая – такой толщины, что он с трудом ее мог поднять.
– Знаешь, что это такое? – спросил он меня.
Я только пожал плечами и сказал:
– Нет, не знаю, василевс.
– Вот эта толстая пачка – это затраты на предстоящую военную операцию по борьбе со вторгшимся самозванцем. А вот эта тоненькая – затраты на тебя и твоих теней.
Он повернулся к великому логофету:
– Ну как, Василий, тебе это нравится? Ты вообще хоть чего-нибудь ожидал от моей задумки?
Толстый потный мужчина встал, низко поклонился василевсу и сказал:
– Ты, как всегда, оказался прав, величайший, признаю свою ошибку.
Комнин задумчиво крутил толстую грифельную палочку в руке:
– Может, мне заменить тебя, Василий? Константин гораздо лучше тебя справляется с делами.
Я решил вступиться за своего коллегу:
– Василевс, разреши, я скажу слово в защиту логофета Василия.
Такого выражения на лице василевса я еще не видел: он смотрел на меня так, как в наше время смотрели бы на инопланетянина, только что спустившегося с небес в «тарелке». Похожее выражение было на лице и у Василия.
– Ну давай говори, а мы послушаем.
– Василевс, такое решение неразумно. Когда ты посылаешь меня решить проблемы войны другими путями, чем просто сражение, я это делаю, потому что я воин и знаю, что и как надо сделать, где отыскать то необходимое звено, после изъятия которого у врага все рассыплется. А что будет, если я займу место великого логофета? Я не знаю во дворце никого, у меня нет ни связей, ни знакомств, ни своих шпионов среди слуг и знати. Мне просто не выполнить своих обязанностей защитить тебя и твою семью. Я готов помогать логофету Василию, если это будет необходимо, но выполнять его работу не смогу еще очень долго.
Моя речь была выслушана в молчании, после небольшой паузы василевс с ехидцей произнес:
– Однако ты хорошо понимаешь обязанности великого логофета, хотя, как говоришь, никогда им не был.
– Василевс, не столь сложно понять, что надо делать, – проблемы станут возникать во время выполнения этих решений.
– А что скажет логофет? – обратился Комнин к Василию.
Тот, по-прежнему глядя на меня удивленными глазами, сказал:
– Ты очень странный человек, Константин: или ты такой на самом деле, или ты столь хитер, что я даже не могу понять, в чем твоя хитрость. Хорошо, я согласен, чтобы ты, когда не занимаешься выполнением желаний василевса, мог помогать мне в работе. Ты сам понимаешь, что у меня много проблем и много помощников, но я согласен иметь еще одного. Надеюсь, года тебе хватит, чтобы хоть частично войти в курс дела и действительно немного разгрузить меня, взяв руководство отдельными вопросами.
Мы договорились с ним вновь увидеться, и Василий ушел.
Веселость Комнина сняло, как рукой, он опять был серьезен и сосредоточен.
– Действительно, – сказал он, – ты странный тип, любой на твоем месте с удовольствием бы наблюдал, как я высказываю плохое мнение про его соперника. А ты ухитрился, не сказав ни слова похвалы, одобрить работу Василия. Я-то добивался совсем другого, и ты меня переиграл.
– Василевс, я понимаю причины, по которым ты бы хотел, чтобы мы следили друг за другом, а не занимались общими делами, но это контрпродуктивно, будет гораздо лучше, если мы вместе будет решать те проблемы, которые ты поставишь перед нами.
Я понимаю – говорить тебе, что я никогда не предам тебя, просто глупо, хотя это действительно так. Все равно ни один умный человек этим словам никакого значения не придаст, а будет верить только поступкам. Но, может, просто довериться здравому смыслу: мне нет причин делать это, меня вполне устраивает мое положение.
– Понимаешь, Константин, – задумчиво произнес Комнин, – как ни странно, я верю тебе, но подумай, ты со своими тенями вскоре станешь во дворце очень важным фактором. Ведь эти тени воспитывались тобой и слушаются только тебя. Я немолод и могу в любой момент умереть, а мне хочется, чтобы мой сын стал василевсом после меня. А ведь перед ним у тебя никаких обязательств нет, и если захочешь, ты утопишь дворец в крови и сам будешь править империей, ты очень сильный и амбициозный человек, что бы ты ни говорил. Потому подумай, что тебе надо сделать, чтобы мысли о твоей предполагаемой будущей измене меня не тревожили.
Владимир Всеволодович смотрел из окна своего терема на Днепр. Холодный осенний ветер рябил воду, и даже из окна были видны барашки волн. Со двора доносился гомон дворни, занимающейся будничными делами. А ему делать ничего не хотелось. Этим летом его война не удалась, он напрасно старался убедить себя, что делал все правильно. Ведь если бы удалось посадить на трон в Царьграде своего зятя, это был бы предел его мечтаний, от возможных перспектив захватывало дух. Но, увы, Комнин переиграл его, и теперь голова глупого Диогена торчит на пике на крепостной стене Константинополя, напоминая всем, как опасно дразнить василевсов. А его дочь, уже видевшая себя императрицей ромеев, не выходит из своего терема и готовится постричься в монастырь. Когда в Киев неделю назад вошли его рати, в гневе он хотел вновь вести их к Дунаю, и только слова советников остановили эту глупость. Половецкие улусы пошли ниже по течению Днепра, с ним даже никто не захотел встретиться. А действительно, зачем встречаться – ведь это на пиру у его дурного зятя погибло двенадцать ханов и их ближайших родственников. Три рода полностью обезглавлены. Теперь и там начнется еще одна чехарда смертей, и половцам будет не до него и его войн. А воеводы, их родня также косо смотрят на него, считая, что это непродуманное решение Мономаха привело к гибели их глав семейств.