Все будет как раньше, я знаю; церковь станет центром жизни, монастыри и аббатства разбогатеют, вера будет восстановлена. Мир словно сплетается обратно сам, так умелый ткач выправляет распустившееся полотно. Я едва могу поверить, что сама не иду задом наперед, обратно, к своему доброму третьему мужу, Уильяму Сент-Лоу, к своему второму доброму мужу, Уильяму Кавендишу, который дал мне Чатсуорт и украл для меня золотые подсвечники из аббатства, мимо первого своего дома, всю дорогу до самого детства, когда я вышла замуж за первого мужа, чтобы сбежать от жизни бедной девочки без всякого будущего в Хардвике, а у матери моей не было даже права собственности на наш дом.
Я говорю королеве за обедом, что каждую ночь в эту ужасную пору ожидания мне снится, что я возвращаюсь в свое детство, и ее лицо загорается, словно это – чудесная судьба.
– Если бы я могла пожелать, что угодно, я бы вернулась во Францию, – говорит она. – Я снова была бы маленькой принцессой во Франции.
Я слабо улыбаюсь, словно соглашаюсь. Видит Бог, я бы тоже хотела, чтобы она оказалась там.
Королева поселена в лучшем доме в городе, который для нее недостаточно хорош. Мы с Бесс живем по соседству, вещи свалены в комнатах, слуги спят на скамьях. Грумы спят в конюшнях с лошадьми, люди Гастингса разместились в домах бедняков по всему городу. На рынке кончилась еда, вонь на улицах и от сточных канав невыносима. Нам придется переехать, какова бы ни была опасность, иначе в этих перенаселенных кварталах начнется мор. Гастингс написал Сесилу, но ответ приходит ко мне в нашу скудную ставку, его привозит очередной безымянный молодой человек. То, что теперь я – доверенный корреспондент, а Гастингсу не отвечают, сразу говорит мне все. Сесил должен быть в отчаянии. Сесил привел королеву на грань поражения, и теперь ему нужно, чтобы я вступила в переговоры с другой королевой.
Ваша дружба с королевой Шотландии должна теперь сослужить нам службу. У меня есть сведения, что повстанцы захватили порт Хартлпул, чтобы там могли высадиться войска испанцев. Испанский флот придет из Нидерландов и высадит армию, чтобы поддержать войска Севера. У нас нет сил, которые могут им противостоять, собрать их мы тоже не сможем.
В этих обстоятельствах вам надлежит любой ценой защитить королеву Шотландии и начать с ней переговоры, чтобы достичь соглашения. Скажите Бесс, Деверо и Гастингсу, что они должны уберечь ее любой ценой. Какие бы планы ни были у нас прежде, теперь они изменились – убедитесь, что они это усвоят. Она нам не угрожает, но она сейчас – наша единственная надежда на перемирие. Ее нужно уберечь и, если возможно, сделать ее другом и будущим союзником.
Выясните, что она примет. Мы поддержим ее возвращение на шотландский престол и гарантируем ей наследование престола Англии, если придется. Она должна будет обещать свободу веры, но сама может придерживаться своей веры, как королева. Ей придется выбрать будущего мужа на усмотрение ее Тайного совета. Если она все еще хочет Норфолка, может забирать его.
Как вы можете видеть, я считаю, что положение наше серьезно, очень серьезно. Я предвижу наше поражение от армии Севера, и нам нужно убедить королеву Марию не свергать королеву Елизавету. Мы рассчитываем, что вы придете к соглашению с нею, по которому королева Елизавета останется на своем троне. Если испанская армада войдет в наш порт и высадит армию, нам не спастись. Мы не можем даже подготовиться к столкновению с армией Севера. Все будет зависеть от соглашения, которого вы сможете достичь с королевой Марией. Прошу, употребите всю свою изобретательность, Шрусбери. В прошлом у нас могли быть разногласия, но, пожалуйста, отриньте их сейчас.
Речь о том, чтобы спасти королеву Елизавету и ее трон, и о том, что мы сделали во имя нее и во имя Божье.
Все это не должно бы меня удивлять. В конце концов, я высматривал страшного врага много дней; но все равно я потрясен, потрясен до глубины души – так, что едва могу удержать письмо в руках. У меня дрожат пальцы.
Мне придется сделать то, что он приказывает. Как только испанцы высадятся, я должен буду начать переговоры с королевой Марией, как проситель говорит с победителем. Мне придется умолять ее сохранить жизнь и свободу королеве Елизавете. Посмотрим, смогу ли я убедить ее быть щедрой. Но, по чести, я не вижу, почему она должна быть милосердна, когда ей не выказывали никакого милосердия.
Когда королева Мария встанет во главе армии Севера и испанских войск, она встанет во главе Англии. Не понимаю, почему бы ей просто не занять трон. И тогда она будет Марией, королевой Шотландии и Англии, а Елизавета снова станет другой королевой и узницей.
Я дрожу от волнения и не могу это скрывать. Не могу придать лицу безмятежное выражение, а голосу спокойствие. Я французская принцесса, я должна полностью владеть собой, но мне хочется танцевать по комнате и кричать от радости. Кажется, что буря, которую я призвала, обрушилась на Англию, словно огромная морская волна. Моя армия захватила Север и сегодня взяла порт Хартлпул, чтобы там высадилась испанская армада. За меня вступится папа римский, и каждый католик в Англии возьмет оружие, чтобы защитить меня. Я не могу скрывать радость и волнение, поэтому велю Мэри Ситон сказать, что я больна и должна остаться в своей комнате. Я не смею показаться никому на глаза.
Хартлпул – порт с глубокой гаванью, а испанскому флоту нужно пройти совсем немного из Нидерландов. Они могут за ночь оказаться тут. Сейчас они, возможно, уже вышли в море, в эту самую минуту. Когда испанская армия высадится, ей нужно будет просто пройти через страну ко мне. Мне осталось пробыть в плену считаные дни.
Я слышу, как стучат во внешние двери моих покоев, потом слышу снаружи тихий голос. Это Шрусбери, я узнала бы его застенчивый голос где угодно. Мэри Ситон говорит, что он пришел осведомиться о моем здоровье.
– Пусть войдет, – говорю я, встаю с кресла и расправляю юбки.
Я смотрюсь в зеркало. Я раскраснелась, глаза у меня блестят. Он решит, что это от лихорадки, а не от воодушевления.
– Ваше Величество, – произносит он, входя и кланяясь.
Я протягиваю ему руку для поцелуя.
– Мой дорогой Шрусбери.
Он улыбается, услышав, как я выговариваю его имя, и внимательно вглядывается в мое лицо.
– Я слышал, вам нездоровится. Беспокоился о вас. Но вижу, что вы прекраснее, чем когда-либо.
– Меня слегка лихорадит, – говорю я. – Но не думаю, что это что-то серьезное.
Мэри Ситон отходит к окну, чтобы нам не мешать.
– Хотите, позовем врача? Я мог бы послать в Лондон за лекарем, – он колеблется. – Нет, я не могу этого обещать. Не уверен, что мы найдем кого-нибудь, кто согласится на такое путешествие в эти опасные времена. Может быть, мне узнать, если ли в здешних краях надежный человек?