– Самозванец, ага… – Алексеев разглядывал портрет настоящего Зубова. – То есть тот самый самозванец, который больше года работал таксистом в престижном районе нашего города. Который последним видел Настю Дворову… И который…
– И который теперь пропал, товарищ капитан. Его нигде нет. Уж простите, что перебиваю.
– А почерк! Почерк как же? – встрепенулся Алексеев, неестественно вытягивая шею из воротника толстого свитера. – Ты сказал, что он писал домой письма регулярно. Они что же, по почерку его не могли опознать?
– Дело в том, что он писал им электронные письма из интернет-кафе якобы.
– Дела-аа… А с чего они вдруг встрепенулись? Ты, что ли, фото запросил?
И только капитан собрался похвалить своего подчиненного, как тот виновато покачал головой:
– Никак нет, товарищ капитан. Не послал запроса, не успел. Они сами.
– Что они сами? – скрипнул неприятным голосом Алексеев.
– Сын Зубова обнаружил в социальных сетях зарегистрированного человека с данными своего отца, с фотографией их семьи. И даже машина была настоящего Зубова на фотографиях, выложенных в сеть. Только вот сам Зубов кардинально отличался от настоящего. Сын рассказал матери. Она запаниковала. Вдруг поняла, что не слышала голос мужа больше года. И помчалась в полицию. Они вспомнили, что мы звонили насчет Зубова, позвонили сюда и…
– И прислали фотографию?
– Так точно.
– Получается что? А получается у нас полное дерьмо. Уж извини меня за непарламентское выражение, лейтенант!
Игорь нахохлился, согнул спину, спрятал подбородок в высоком воротнике теплого свитера. Его руки как заведенные теребили бумаги с данными на настоящего Зубова Андрея Ивановича.
– Семейка тоже интересная, да? – воскликнул он с упреком. – Больше года мужик не объявляется, а им и дела нет. Шлет деньги и ладно… Н-да… Получается что? Говори, а я послушаю, лейтенант!
Вадик говорил складно. И все будто правильно. Но не все Алексееву в его версии понравилось. Что-то не сходилось.
Ну да, приехал больше года назад настоящий Зубов в их город на заработки. Что-то с ним стряслось. Что? Неизвестно! Но его документы и машина попали в руки злоумышленника, который…
Который вдруг начал «бомбить» на его тачке? Пользуясь липовыми документами? Риск большой. А вдруг семья бы проявила активность и решила проведать своего мужа и отца? Приехала бы в город и…
– И не нашла бы его. Мы же до сих пор не знаем, где именно проживал Зубов-самозванец.
– Они бы объявили в розыск его. Машину опять же знают. Долго ее найти? Ее и не прятали. Она совершенно спокойно каталась по улицам больше года. Что-то не так.
– Может, тот, кто завладел его документами и машиной, – конченый человек! – фыркнул Вадик. – Мало мы таких знаем, товарищ капитан?
– Конченые, как ты говоришь, люди не могут быть добросовестными работниками. Ни разу не опоздать. Ни разу не получить взыскания. Писать письма семье убитого им человека? Слать им деньги?! Нет. Не верю. Не подходит под психологический типаж. Если только…
– Что, товарищ капитан?
Вадик покусывал губы, досадуя на самого себя. Опять Алексеев оказался умнее и прозорливее. Конечно, злоумышленник и убийца не станет заботиться о семье, которую осиротил. И нагло раскатывать по городу на его тачке тоже не станет. А в сеть зачем выложил свое фото под чужой фамилией? Для кого?
– Послушай, Вадим, тебе надо созвониться с семьей Зубова и узнать, каким образом получали они деньги? Были ли это электронные переводы или почтовые? Если электронные, то с какого счета переводились? Если почтовые, то с какого отделения. Если деньги шли с почты, возьми фотографию Зубова, составь фоторобот нашего таксиста и его возьми тоже, и допроси работников почты. Кого они опознают, интересно?
– То есть вы хотите сказать, что…
У него все внутри заныло от перспективы очередного рутинного копания. Бесполезно же! Что это даст?! Если со счета шли деньги, наверняка давно заблокирован или закрыт, если таксист в бега подался. Если с почты, то кто вспомнит в веренице сотен людей какого-то лже-Зубова!
Так, погодите-ка. А зачем фотография настоящего Зубова?! Он же мертв!
– Я не стал бы утверждать так категорически, лейтенант. – Алексеев сгреб все карандаши и авторучки, разбросанные на столе, и швырнул пучком в канцелярский пластиковый стаканчик. – Он может быть жив и здоров.
– Но как же тогда все это…
Вадик растерянно глянул на портрет настоящего Зубова, лежавший перед Алексеевым.
– Найдем одного из них – из Зубовых, – хмыкнул Игорь, подхватил со стола распечатку, вгляделся в портрет угрюмого мужика, – тогда и узнаем…
Геннадий Степанович завтракал. Делал он это всегда неторопливо, основательно. Минуту закладывал салфетку за воротник, расправлял ее на широкой груди. Вторую пристраивал на коленках. Не терпел пятен от еды на одежде. И переодеваться сто раз на дню не терпел. Тяжело стало даже штаны застегивать. Не просить же Валентину с его ширинкой возиться. Ее вон и нет с утра самого. Буркнула, что по срочным делам отъедет часа на два, и смоталась. А ему ее, между прочим, не хватает. Ему с ней, между прочим, гораздо спокойнее и естся, и живется, и дышится.
Симонов отодвинул в сторону пустую тарелку из-под рисовой каши – густой, с маслом, как он любил. Взял в руки яйцо всмятку, тихонько тюкнул по верхушке чайной ложечкой, начал неторопливо отколупывать нежную скорлупу. Недоваренный белок желейно подрагивал, когда он обильно посыпал его крупной солью. Симонов вдохнул, выдохнул и одним махом всосал в себя все до самого дна яичной скорлупки. Потом еще одно и еще.
Он любил завтракать вкусно, сытно, привычной с детства едой. Каша, яйца, масло, хлеб. Его диетолог долго пыталась возражать. На что он велел ей заткнуться. А Вале приказал найти ему нового врача.
Нет, ну куда она запропастилась, интересно? Что за срочные дела? У них на данный момент одно срочное дело – отыскать вдову Дворова Льва. А она, как известно, будто сквозь землю провалилась.
Может, насчет нее какие новости? Это вряд ли, Валька намекнула бы. А так… физиономию скорчила, как у хорька, и смылась.
Симонов схватил со стола литровую кружку густого клюквенного киселя и жадно припал к ее краям толстыми губами. Выпил почти половину. Больше не влезло.
– Уф… Обожрался… – погладил он свое брюхо и полез из-за стола.
И в тот же самый момент двери его столовой тихо открылись, и Валентина тенью скользнула внутрь.
– Я почти вовремя.
Ее верхняя губа задралась, обнажая мелкие острые зубки. Так она улыбалась.
– Где была?
Симонов неодобрительно оглядел помощницу. Худые длинные ноги обтянуты черт знает чем. Какие-то штанищи, наподобие трико, аж все ее мосластые коленки выперли. Черная ветровка, черная шапка до бровей. Чудище, а не баба, подумал Симонов походя.