– Не может быть! – ахнула Ольга Ивановна. – Но ведь мать… Она же клялась, что ее сын невиновен…

– Ее клятвы ничего не стоили, – ответил Порошин. – Она прекрасно знала, что он убийца, но она тоже мать, как и Анна Тимофеевна… И она решила спасти сына. Все остальное для нее не имело никакого значения.

– Какой ужас, – подавленно проговорил Волин.

Ломов метнул на него острый взгляд и подумал, что доктор слабоват и что, пожалуй, его роман с Амалией Корф продлится недолго. «Впрочем, – добавил про себя Сергей Васильевич, – это не мое дело». И, громко кашлянув, он затребовал у Волина детальный отчет о том, что ему сказал Терентий Емельянович Печка.

Сам отставной штабс-капитан в это время сидел в смотровой в обществе своей жены, старого сторожа, который недоверчиво косился на «убивца», и Худокормова, который не находил себе места от любопытства. Василису охранникам пришлось пропустить к мужу, потому что она подняла такой крик, что ее было слышно в другом крыле больницы.

– Я тебя не оставлю, Терентий! – твердила она, вцепившись в мужа. – И пусть они что хотят говорят – я знаю, ты убил душегуба, и никто, слышишь, никто не смеет тебя осуждать!

Когда в смотровую вошел Ломов, она сделала попытку накинуться на него с криком:

– Не отдам, не отдам вам мужа! Губители! Сволочи!

Но особый агент легко схватил ее за кисть и отшвырнул от себя так, что Василиса шлепнулась на пол. Муж помог ей подняться, и она посмотрела на Ломова с совершенно непередаваемой ненавистью.

– Ба… батюшки, бьют! Честную женщину бьют…

– Вон пошла, – негромко промолвил Сергей Васильевич.

– Я буду жаловаться… – начала Василиса, но слова застряли у нее в горле, когда она увидела холодные глаза Ломова. «Господи, смотрит, точно как тот душегуб… Свят, свят, свят!» Пятясь, она вышла из смотровой и даже дверь за собой прикрыла тихо, не хлопая ею.

– Вы тоже можете идти, – сказал Ломов фельд-шеру и сторожу. Помявшись, те удалились, а Сергей Васильевич взял стул и поставил его напротив сидящего штабс-капитана.

– У матери Колозина нашли улики, – сказал Ломов, опускаясь на сиденье. – Теперь ее обвинят в том, что она сознательно ввела следствие в заблуждение… и еще в нарушении других законов Российской империи.

Печка озадаченно моргнул.

– Конечно, ты его не убивал, – продолжал Ломов, причем в тоне его не было и намека на вопрос.

– Это, положим, странно, милостивый государь… – пропыхтел отставной штабс-капитан. – Мы с вами на брудершафт все-таки не пили… Зачем же «тыкать»? Я офицер…

– Калибр у твоего револьвера не тот, – безжалостно промолвил Сергей Васильевич. – Все ты хорошо описал… и Колозина с фонарем, и ограду, и ночь… только вот калибр тебя подвел.

Штабс-капитан сгорбился, съежился и обхватил себя руками.

– Я понимаю, зачем ты сказал, что ты убил его, – продолжал Сергей Васильевич. – Чтобы жена сочла тебя героем… хоть так, хоть раз в жизни. И вообще, если бы у тебя хватило духу на убийство, ты бы вовсе не Колозина прикончил первым делом, а ее.

– Ну… – начал Печка в величайшем смущении, но не удержался и все же улыбнулся. – Странный вы человек, сударь… Конечно, мы с ней ссоримся… а как ее сестру с семьей зарезали, так я света белого невзвидел… Но убить? У меня же никого нет, кроме нее…

Ломов повернул голову к двери за доли секунды до того, как она раскрылась. На пороге стоял товарищ прокурора Ленгле.

– Вы просили, если вам придет телеграмма из Петербурга, сейчас же доставить ее, если вас не будет на месте… Гм… Конечно, это не входит в мои обязанности… но так как я все равно ехал сюда…

Не говоря ни слова, Ломов протянул руку, и Ленгле вложил в нее небольшой конверт. Разорвав его, Сергей Васильевич пробежал текст глазами и, скомкав листок, сунул его в карман.

– С вашего позволения, я хотел бы закончить допрос подозреваемого, – сказал он Ленгле.

Товарищ прокурора нахмурился, но не посмел возражать при постороннем лице и вышел.

– Так-то вот, – доверительно сообщил Ломов штабс-капитану. – Но рассказ у тебя гладкий, а что касается револьвера, то это ведь можно исправить. Если, конечно, ты все еще хочешь оставаться убийцей Колозина.

Штабс-капитан задумался.

– Я, конечно, не могу дать тебе гарантий, – добавил Сергей Васильевич, – но думаю, на суде тебя оправдают. В газетах будут печатать отчеты о процессе, и ты прославишься на всю Россию. И жена будет тебя уважать, конечно.

– Вы знаете, кто его убил? – быстро спросил Терентий Емельянович.

– Долго объяснять, – уклончиво ответил Ломов. – Но, в общем, да. Ты можешь настаивать на своей истории или отказаться от нее. Тогда я арестую настоящего убийцу, но беда в том, что у него нет такого убедительного мотива, как у тебя, и суд вполне может счесть, что его место в тюрьме. Так что решение за тобой, штабс-капитан. Или ты убил Колозина, тебя судят и, скорее всего, освободят, или ты никого не убивал, я делаю тебе строгое внушение за введение следствия в обман, и мы расстаемся. Только помни: ты не сможешь потом передумать или рассказать кому-то о нашем уговоре. Я тебя сразу же предупреждаю, что в этом случае все закончится для тебя очень скверно.

– Странный вы следователь, – вздохнул Печка. Несколько минут он размышлял, глядя на пол, и наконец поднял глаза на Ломова. – Решено. Колозина убил я.

– Вот и славно! – объявил Сергей Васильевич с широкой улыбкой. – Ну что ж, Терентий Емельянович, будем тогда оформлять ваше признание, как полагается.

Глава 34
Капкан

– Честно говоря, я не удивлена, что Анна Тимофеевна оказалась убийцей, – сказала Наденька. – Поразительная семья эти Меркуловы: муж ее стал пить после отставки и допился до могилы, один сын оказался вором, второй загремел на каторгу…

Лидочка, сидевшая неподалеку с толстым томом, обиженно поджала губы и шумно захлопнула книгу.

– Я прошу тебя так не говорить! – отчаянно выпалила она, краснея. Она не умела быть грубой, и это плохо у нее получалось.

– Отчего же? – протянула Наденька неприятным голосом, – уж не оттого ли, что тебе нравится Федор Меркулов?

– Сегодня, когда арестовали его мать, мы все с ним обговорили, – отважно объявила Лидочка. – Мы помолвлены и поженимся, как только это станет возможным.

Наденька застыла на месте.

– Нет, этого не может быть! – вырвалось у нее.

– Отчего же? Мне уже восемнадцать, и я могу выходить замуж. Я с детства знала, что мне никто не нужен, кроме него.

– Это просто нелепо! – закричала Наденька. – Лидочка, так нельзя! Ты начиталась романов… а жизнь – это не роман! Ты хоть представляешь себе, что такое жить с бывшим офицером, бывшим ссыльным… у которого ничего нет за душой! Его мать обвинили в убийстве… Газетчики вцепятся в вас и не оставят в покое! Ты опозоришь нас, ты отца опозоришь! Лидочка, опомнись…