– Ты покрыл себя несмываемым позором, – процедила она, не обращая внимания на то, что слуги могли слышать ее слова. – Теперь весь город знает, что ты человек без сердца!

– Придержи язык, женщина! Разве так жене полагается разговаривать с мужем?

– Ты еще смеешь называть себя так? Ты не муж и не мужчина! Тот, кто издевается над беззащитными женщинами, не заслуживает этого звания!

Не в силах сдержать ярости, Лютфи-паша схватил жену, прижал к стене и ударил по лицу.

– Я не останусь с таким чудовищем, как ты! – воскликнула она, заливаясь слезами, и осыпала великого визиря эпитетами столь уничижительными, что даже самые завзятые сплетники не решались повторить ее слова вслух.

Обезумевший Лютфи-паша потянулся за булавой, желая лишь одного – любым способом прервать поток оскорблений. Но в этот момент в комнату ворвался чернокожий евнух, а вслед за ним – служанки, поломойки, судомойки, повара и поварята. Общими усилиями они связали великого визиря, заткнули ему рот кляпом и, поощряемые своей госпожой, избили его.

На следующее утро султан Сулейман узнал, что великий визирь пытался убить его сестру булавой. После этого звезда Лютфи-паши закатилась. Лишенный и положения, и состояния, он получил приказ незамедлительно отправляться в ссылку, в далекую Демотику. Бывшему великому визирю не позволили даже собрать вещи и попрощаться с кем-либо из тех, кого он раньше считал друзьями.

Джахан в удивлении внимал долетавшим до него слухам. Прежде он не задумывался о том, как резко может измениться участь человека и сколь стремительным бывает падение с высоты. Судьба не милует даже тех, кого раньше осыпала милостями. Не исключено, что к своим бывшим любимчикам она бывает особенно жестока. Возможно, наш жизненный путь подобен спирали, по которой мы то поднимаемся вверх, то скользим вниз, размышлял мальчик.

* * *

Однажды, когда Джахан, возвращаясь из школы, подошел к своему сараю, он услышал, как внутри кто-то кашляет. Кровь замерла у мальчика в жилах. Этот кашель был ему слишком хорошо знаком. Войдя внутрь, он увидел капитана Гарета собственной персоной.

– Смотрите, кто пришел! – преувеличенно радостно воскликнул тот. – Давненько мы с тобой не виделись! А я долго болтался по морям и только-только сошел на берег. Дай, думаю, пойду взгляну, как там поживает мой маленький приятель. Наверняка он по мне скучает.

Джахан, опасаясь, что голос выдаст охвативший его испуг, хранил молчание. Капитан Гарет, вне сомнения, был пьян. Дыхание его распространяло кислый запах спиртного. Зубы у моряка были черные, как бочонки с дегтем.

Капитан вперил в мальчика пронзительный взгляд:

– Чего молчишь? Или язык проглотил? Вид у тебя такой, будто ты встретил привидение. Что, не ждал?

– Я и впрямь не ожидал вас увидеть, – выдавил из себя Джахан. – Вас так долго не было.

– Ох, знал бы ты, какие передряги выпали на мою долю! Наш корабль пошел ко дну во время кошмарного шторма, одиннадцать моих парней отправились кормить рыб. Я остался жив, но попал в плен. Потом я подхватил малярию и едва не отдал концы. Короче, парень, я побывал в аду, увидел, что там живется хреново, и решил вернуться обратно на землю. Надеюсь, ты рад меня видеть?

– Рад.

Капитан недоверчиво ухмыльнулся:

– Вот что, парень. Ты ошиваешься здесь уже давным-давно. Наверняка наворовал кучу всякого добра. Покажи скорей, что ты для меня приготовил. Мне известно, что ты стал любимчиком султанской дочурки. И конечно же, сумел этим воспользоваться.

Джахан невольно сморщился, когда капитан упомянул о Михримах. Откуда он узнал о ней? Впрочем, чему удивляться? Здесь даже у стен есть глаза и уши. Стараясь говорить твердо и спокойно, Джахан произнес:

– Эфенди, проникнуть во дворец не так-то просто. Возле каждой двери стоят стражники.

– Хватит болтать. Показывай, что ты для меня припас.

Голос капитана Гарета резал воздух подобно лезвию. Лицо его потемнело, шрам стал багровым.

Все, что ему удалось украсть, Джахан хранил в саду, под кустом сирени. Капитан проворно схватил сапфировую брошь и спрятал ее в карман. Взглянув на все остальное, он издал какой-то сдавленный звук, словно прикусил язык. Джахан не сразу понял, что старый морской волк смеется. Но когда приступ веселья прошел, лицо его стало угрюмым.

– Это всё? Зачем мне эта ерунда! Ты что, издеваться надо мной вздумал, паскудник?

– Я же сказал, во дворец очень трудно…

Одним стремительным движением капитан выхватил кинжал и приставил его к горлу мальчика.

– Ненавижу врунов, – процедил он. – А ты, я вижу, из их числа. Так что придется вспороть тебе глотку. Если только ты не назовешь веской причины, по которой с этим делом стоит повременить.

Кончик лезвия царапал кожу. Джахан несколько раз судорожно сглотнул.

– У меня… есть хорошая новость, – выдохнул он. – Я скоро буду помощником… главного придворного строителя.

– И что из этого?

– Мы станем строить мечети… по приказу султана. Через наши руки будут проходить большие деньги.

Острие кинжала перестало царапать шею. Капитан Гарет отступил на шаг и окинул мальчика испытующим взглядом, словно видел его в первый раз.

– Говори! – приказал он.

– Когда речь идет о мечетях, которые возводит зодчий Синан, султан не скупится. На мрамор для строительства он тратит больше денег, чем на драгоценности и украшения для себя и своей жены.

– Что ж, посмотрим… – хрипло прошептал капитан. – Из дворца тебе не удалось стащить ничего стоящего, авось поживишься на строительстве. Запустишь руки в казенные денежки. И отблагодаришь наконец-то своего спасителя. Я ведь спас тебе жизнь на этом чертовом корабле, надеюсь, об этом ты не забыл? Будь умницей, не вынуждай меня пожалеть об этой маленькой услуге и забрать ее обратно.

– Положитесь на меня, эфенди. Я сумею вознаградить вас за долгое ожидание. Вы будете богаты. Совсем скоро, Иншаллах.

В этот момент Джахан и сам искренне верил в то, что говорил.

* * *

К концу лета в Оттоманской империи вспыхнула эпидемия нового недуга. Он сопровождался язвами, рвотой, жаром и заканчивался смертью. Болезнь эту, которая начиналась с появления красноватых пятен на коже, называли «плевок шайтана». В течение нескольких дней недуг унес множество жизней. Среди жертв смертельной болезни оказался и шехзаде Мехмед, юноша двадцати одного года, старший сын Сулеймана и Хюррем, зеница их очей.

Султан был безутешен. Облаченный в одежды из грубой ткани, он проводил целые дни в молитве, отказываясь кого-либо видеть. Весь Стамбул скорбел вместе со своим повелителем. Светильники горели тускло, разговоры велись приглушенными голосами. Лавки закрывались рано. Никто не играл свадеб, не праздновал бар-мицву, не справлял обряд обрезания. Рыбачьи лодки бесшумно скользили по поверхности воды. Казалось, печаль – это спящий ребенок, которого ни в коем случае нельзя разбудить. Сказители на базарах, горластые уличные торговцы и даже бродячие артисты, которые прежде вставали и ложились с песнями, ныне погрузились в безмолвие. Тишину нарушал лишь шум дождя. Он изливался на землю в таком изобилии, как будто небо тоже плакало, разделяя людскую скорбь.