— И те, что, погибают?! — от волнения, по привычке прижав кулачки к груди, никак не желая верить в такую жестокость, спросила та.
— Конечно, — как о само собой разумеющемся ответил тот. — Жестоко, конечно, но зато рационально.
Ольга Павловна помолчала, обдумывая слова супруга, а затем, собравшись с мыслями, продолжила:
— И хотя на ферме оставляют только одного быка, но зато, как я уже отметила, самого племенного! — не сдавалась она.
Степан Петрович откровенно рассмеялся:
— А какой же смысл, спрашивается, держать какого-нибудь хилого производителя?! Ведь не зря же народная мудрость гласит, что от худого семени не жди доброго племени.
— Вот ты, Степа, тем самым и подтвердил мою, как ты выразился, теорию о наследственных признаках! — обрадованно воскликнула, чрезвычайно довольная его словами, Ольга Павловна.
Тот же скептически улыбнулся:
— Это просто еще раз подтверждает мою мысль о том, что качество приплода, если так можно выразиться, зависит от добротности обоих родителей. Ты же ведь не станешь отрицать, что бык-производитель осеменяет не каких-то там уродцев, а вполне развитых во всех отношениях коров с превосходной продуктивностью по надою молока? Во всяком случае, как мне представляется, у фермеров, заботящихся о своем хозяйстве, с головой в этом плане все должно быть в полном порядке.
Она же только смущенно улыбнулась, сраженная его неоспоримой логикой.
— К тому же, — продолжил Степан Петрович, — ведь не зря же сыновья монархов могли жениться лишь на дочерях коронованных особ. И именно поэтому Константин Павлович, брат императора Александра Первого, не имевшего наследников, после внезапной смерти того в Таганроге отрекся от престола в пользу своего младшего брата Николая, так как был женат на простой дворянке, в силу чего его дети не имели права престолонаследия. Что, кстати, и послужило формальным поводом для восстания декабристов в тысяча восемьсот двадцать пятом году.
Ольга Павловна теперь уже мило улыбнулась:
— Это твое доказательство, Степа, не имеет никакого отношения к наследственным признакам. Просто потомки монархов должны были воспитываться в условиях их будущего предначертания, которые могли обеспечить им лишь матери, с младенческих лет впитавшие в себя именно эти самые условия. Только и всего, как любишь говорить ты.
— Не все так просто, дорогая, — задумчиво сказал тот и вдруг улыбнулся: — То-то наша Ксюша, чем старше становится, тем все больше и больше становится похожей на тебя, красавицу.
— Ну, ты уж и скажешь, Степа! — зарделась та от похвалы мужа. — Тебя же ведь Господь тоже не обидел ни лицом, ни статью. Помню, как увидела тебя в первый раз на перроне железнодорожного вокзала во Владивостоке, так и все… — счастливо рассмеялась она.
Степан Петрович усмехнулся:
— В соответствии с твоей теорией наследственности, это заслуга не столько Господа, сколько моего родителя.
— С тобой невозможно не только спорить, но и говорить! — снова рассмеялась она. — Иногда и Ксюша как скажет что-нибудь эдакое, так не знаешь, что и ответить…
— Так и я о том же: одно другому не помеха. Ну, хорошо, Оля, пусть ученые разбираются с этим делом, — примирительно сказал Степан Петрович и улыбнулся: — Нельзя же, в конце концов, быть эгоистами и отнимать у них их хлеб насущный. Главное же для нас с тобой — это то, что Павлик — студент Сорбонны!
— Ты, как всегда, прав, Степа! — просияла та.
— А посему разбери мои пакеты и накрой стол до прихода Ксюши — пусть тоже порадуется…
— Это я мигом, можешь не беспокоиться! — засуетилась Ольга Павловна, еще раз благодарно глянув на супруга.
В коридоре раздались веселые детские голоса, смех и топот ног, а затем открылась дверь каюты.
— Ой, папа пришел! — радостно воскликнула Ксения, метнувшись к отцу.
И замерла, глянув на стол.
— Такую красоту я видела здесь, в Бизерте, лишь два раза: во флигеле дяди Андрея, который тот снимал в Бизерте, и на проводах Павлика во Францию! — призналась она, благодарно глянув на отца. — Это по какому же поводу такое изобилие, папа?
— По поводу поступления Павлика в Сорбонну! — торжественно произнес тот.
— Какое счастье! — просияв, воскликнула Ксения. — Вот здорово! — запрыгала она от радости. — Стало быть, не зря я молила об этом Всевышнего!
— Выходит, что не зря, Ксюша! — улыбнулся Степан Петрович при виде столь бурного проявления восторга у дочери. — А теперь прошу дам к столу! — улыбаясь, объявил он.
Когда отметили успех Павла, Степан Петрович достал из кармана мундира коробочку и молча положил ее на стол.
— Что это, папа? — у Ксении загорелись глаза.
— Посмотри сама, — разрешил тот.
Ксения тут же нетерпеливо открыла коробочку, и ее глаза радостно сверкнули:
— Вот это да!
Она вынула из коробочки прямоугольный, покрытый черной эмалью крест с белыми эмалевыми же полосками по краям. Наверху креста была нанесена белой эмалью дата 1920, внизу — 1922, а в середине — надпись: «Бизерта».
— Это знак, учрежденный Главнокомандующим генералом Врангелем в память пребывания Русской эскадры в Бизерте. Для тех же, кто находится в лагерях, вместо надписи «Бизерта» вписано наименование соответствующего лагеря, — пояснил Степан Петрович.
— Замечательный памятный знак! — отметила Ольга Павловна, взяв его у дочери, а затем вздохнула: — А известно ли что-нибудь, Степа, об офицерах, затопивших нашу канонерскую лодку?
— Известно, Оля, — посмотрел тот на супругу, с трепетом ожидавшую его ответа. — В военной тюрьме мичман Рукша пытался покончить с собой… — Ольга Павловна и Ксения ахнули. — Однако врачам удалось все-таки спасти ему жизнь. — Ольга Павловна истово перекрестилась. — А после вмешательства русских военачальников всех степеней, в том числе и из Союза русских офицеров, французские власти отменили свое первоначальное решение о предании их суду военного трибунала и согласились дать мичманам разрешение на выезд из Франции в Белград, столицу Королевства сербов, хорватов и словенцев.
— Спасибо Тебе, Господи! — чуть ли не простонала Ольга Павловна. — Ведь они же совсем еще мальчики…
— Мальчики, давшие воинскую присягу на верность Отечеству, — строго посмотрел на нее Степан Петрович.
— Потому и потопили русский корабль, чтобы тот не достался французам! — с вызовом произнесла она.
— Которые уже два с лишним года содержат Русскую эскадру, — в тон ей заметил Степан Петрович.
Ольга Павловна растерянно посмотрела на него:
— Ты что же, Степа, осуждаешь их поступок?!
— Нет, не осуждаю. Но я осуждаю попытки оскорбить страну, предоставившую нам убежище, прикрываясь квасным патриотизмом.