– Есеня, можно, я вашего спутника украду на пару слов? – спросил он.
Когда Меглин со Штихом остались одни, сыщик с каким-то сожалением взглянул на банкира и произнес:
– Это сколько же талантов через ваши руки прошло? Вы что, в Древнем Риме, товарищ?
В ответ Штих резким движением одной рукой схватил сыщика за яйца, а другой – за горло. Это было настолько неожиданно, что Меглин не успел защититься.
– Слушай меня, урод, – прошипел меценат. – Поднимешь волну, я тебя раздавлю. И собакам скормлю. Кивни, если понял.
Он нажал сильнее, и Меглин послушно кивнул. Миллионер развернулся и пошел в дом, а сыщик свалился на землю…
Когда они возвращались – Есеня за рулем, Меглин, стонущий от боли, на пассажирском сиденье, – она спросила:
– И что ты о нем скажешь? Наш?
– Определенно, – ответил Меглин. – Видела, домина какой? Участок, забор… Вот бы там погулять. Много чего интересного найдется, я уверен.
– Кто нас туда пустит?
– Не знаю… – протянул Меглин. – Может, знакомых попросить помочь?
И они попросили. В результате на следующий день Есеня встретилась с Женей, чтобы получить ответ.
– Я поговорил с отцом, – сказал Женя. – У Штиха все схвачено, просто так ордер на обыск вам никто не даст.
– Он что, неприкасаемый?
– Нет. Но брать его надо на железобетонных уликах. Они у вас есть? Нет, только подозрения.
– А если у нас будет свидетель? – спросила Есеня.
– Ну тогда я снова поговорю с отцом.
Деловая часть была закончена, но Женя не спешил уходить.
– Скажи, тебе никогда не хотелось все это забыть? – спросил он. – Все, что ты видела за последнее время?
– Хотелось, – призналась Есеня. – Но я все равно не смогу.
– По жизни счастливы страусы, – заметил Женя. – Что живут от отпуска до отпуска. Кого мы пытаемся защищать? И от кого? Не думала?
– Очень просто. Мы защищаем людей от нелюдей, – ответила девушка.
…В тот же день у нее состоялся телефонный разговор с Сашей Тихоновым. Звонил Саша – ему хотелось поделиться новой информацией.
– Родственники пропавшего часовщика опознали Рубеля, – сообщил Саша. – Он крутился в лавке за день до исчезновения. И еще вот что: и Никита, и Рубель состояли на учете у психиатра под литерой «Ц» как склонные к асоциальному поведению. Главная фишка в том, что литера эта засекречена. К полной базе по ней нужен допуск, которого я добивался пять дней и добился, лишь когда твой папа помог. Доступ к этой информации есть только у двухсот человек по всем управлениям. Это наш список подозреваемых.
Вечером Меглин и Есеня встретились в кафе с тенором Птахой. Певец прибыл на встречу в темных очках, скрывающих половину лица, кутаясь в шарф.
– Простите за маскарад, поклонники достают, – сказал он, садясь за столик.
– Бремя славы, что поделать, – кивнул Меглин. – Штих сказал, что он тоже ваш поклонник.
– Так вы у него были? Что он еще сказал?
– Что вы допрыгаетесь, – ответила Есеня.
– Ух ты! – рассмеялся певец.
– Там на стене ваше фото двадцатилетней давности, – сказал Меглин. – Вы же все знаете изнутри. Расскажите!
– А вы готовы идти до конца?
– То есть?
– Если есть деньги, можно все, – объяснил Птаха. – Закон существует для бедных. У Штиха есть деньги, связи. И напрочь сорванная крыша. Поэтому я спрашиваю – вы до конца пойдете?
– А вы? – в свою очередь спросил Меглин.
– Да, – твердо ответил певец.
– Тогда я скажу, что не у него одного крыша сорвана, – сказал сыщик.
– Хорошо… – пробормотал Птаха.
Одним глотком выпил стакан виски, поморщился. И начал рассказывать.
– Я из так называемого депрессивного региона. Завод закрылся, денег нет, как жить – никто не знает. Остается пить. В поселке, где я вырос, из мальчишек, кто не умер, все сели. Один я вырвался. К нам в школу приехал столичный меценат – Штих. Я знал – тех, кто ему понравится, он заберет с собой в Москву. Я очень старался. И он меня взял… Привез к себе в дом. Показал комнату. Там была кровать… огромная, в полкомнаты. Тогда я не придал этому значения. Больше обратил внимания на собак: злющие такие овчарки бегали по двору. Выйти ночью из дома было невозможно. Он пришел ко мне через неделю. Ночью. Объяснил, как все будет. Сказал: буду хорошим мальчиком – получу все. Попробую бежать или вякнуть – меня собаки разорвут во дворе.
Птаха замолчал и некоторое время сидел, закрыв глаза. Потом продолжил:
– Дико звучит, но, когда он был один, я… привык. Но стали приходить его друзья. Я пытался бежать. Умолял его жену, чтобы открыла мне дверь. Она словно не слышала… А его друзья… Я их видел потом по телевизору. Генералы, министры, политики, телезвезды… Он их всех вот так держит. Понимаете, почему я вас спросил? Пойдете ли вы до конца?
Вместо ответа Есеня спросила:
– Вы нам завтра сможете полчаса уделить? Надо будет оформить заявление.
– Какое заявление? – удивился певец. – Вадик сказал, вы… по-другому проблемы решаете.
– Не знаю, кто вам что сказал, – заявил Меглин. – Вас ввели в заблуждение.
– Вы не понимаете, – покачал головой тенор. – Штих отмажется. Наймет себе армию адвокатов и выйдет сухим из воды. И тогда я пропаду, потому что варежку раскрыл.
– Мы вам обеспечим безопасность, – пообещала Есеня.
Птаха усмехнулся, но сказал:
– Хорошо. Давайте завтра, до премьеры.
…Однако завтра «до премьеры» им встретиться не удалось. Потому что утром полиция обнаружила брошенную иномарку Птахи возле одной из окраинных станций метро. Машина была открыта, в замке зажигания торчал ключ.
– В багажнике пусто, – рассказывал офицер полиции прибывшему Меглину. – Хорошо, патруль внимание обратил, так бы машине быстро ноги приделали.
Меглин выглядел взбешенным.
– Что ты видишь? – задал он привычный вопрос. И Есеня без колебаний ответила:
– Штиха.
Большую часть того дня она провела в МВД. И к вечеру доложила Меглину результаты:
– Я расширила область поиска. За шесть последних лет при схожих обстоятельствах пропали девять человек. Четверо – члены попечительского совета с женами. Еще один критик, тенор из Большого…
– А почему дела не объединили? – спросил сыщик.
– Ну, это вопрос к нашей доблестной полиции.
…Вечером они сидели в ложе театра. Партию Марио вместо Птахи пел дублер. Но Меглин не слушал: он, как ребенок, крутил головой, рассматривая убранство лож. А еще рассматривал в бинокль сидящего напротив Штиха…