– Давай Алекса и спросим! Алекс, тебе надо сейчас лететь? Есть дела в космосе?
– Вроде бы, нет, – сказал я. – Какие у меня дела?
– Видишь, Падме! – воскликнула Осока. – А у нас с тобой есть, значит, летим!
Голограмма упрямо покачала головой. Осока в сердцах стукнула ладонью по стене:
– Алекс, хоть ты ей скажи. У тебя здесь дом, родители, ты так хотел с ними побыть. А у меня всё там, и всё в таком неустойчивом положении. В любой момент может потребоваться вмешательство.
– Ладно, – сказал я. – Падме, давай не будем переливать из пустого в порожнее, а включим логику. Сколько у тебя осталось топлива?
– Около пяти тонн, – ответила голограмма. – Два пуска, перелёт до Арага и сто сорок килограммов резерва.
– Тогда какой смысл тебе оставаться здесь? Без дозаправки свою основную функцию ты всё равно выполнять не можешь.
– По планетной системе я могу летать несколько лет, – неуверенно возразила Падме.
– У нас тут нет других планет, пригодных для жизни. И поселений вне Земли нет. Может быть, потом твоя помощь и понадобится, а сейчас лучше тебе отвезти ребят в цивилизованное пространство. И поскорее заправиться.
– Ну, если ты так говоришь, – сдалась голограмма, – тогда ладно, полечу.
– Девочки, мне, вообще-то, надо домой, – напомнил я. – Пускай даже здесь прошёл один месяц, а не девять, мои там, наверное, на стенку лезут.
– Конечно-конечно!! – хором ответили обе. – Ты должен их успокоить.
– А вы без меня хорошо себя будете вести? Падме?
– Да, я ведь согласилась с твоими доводами.
– Я, пожалуй, тебя провожу, – предложила Осока. – Хоть до ворот.
– Пойдём.
– Ловко ты её уговорил, – сказала она, отойдя на приличное расстояние от корабля. – И так быстро. У меня ничего не получалось. Ну, ничего, нам бы до освоенных миров добраться, а там будет достаточно времени, я уж с ней потолкую как следует.
– Без рукоприкладства. В систему, в смысле, лезть не смейте.
– Нет-нет, я её так уболтаю, мы же, всё-таки, не первый год знакомы, – Осока замедлила шаг, потом остановилась. Посмотрела на меня: – Слушай, Алекс, мы, наверное, полетим?
– Что, прямо сейчас? А я тебя думал с родителями познакомить…
– Ой, нет, это в другой раз. Я от знакомства со своей мамой ещё не очень отошла, поэтому извини. Ты тут не скучай, я как-нибудь заскочу в гости. Может быть, опять полетаем вместе.
– Ну, да, конечно.
Я вдруг с пугающей отчётливостью осознал, что вот сейчас она улетит, и всё кончится. «Как-нибудь» в устах женщины очень часто означает «никогда». И так же ясно понял, что если вот в эту секунду, отпущу её, просто дам уйти, буду я самым наипервейшим идиотом во всей освоенной Галактике.
– Возвращайся, – сказал я. – Когда сможешь, через месяц, год, два, только возвращайся. Потому что…
Слов, чтобы объяснить, не было. Я просто притянул девушку к себе и, как ненормальный, стал целовать в лоб, глаза, нос, щёки, пока не нашёл губы. Она ответила сразу, и было у меня такое чувство, что она бросается в омут с головой. Сколько это продолжалось, не знаю. Опомнилась первой Осока. Мягко, чтобы не показаться грубой, откинула голову.
– Дорвался, да? – она пыталась говорить ворчливо, а выходило ласково и нежно. – Мужик и есть мужик. Ну, конечно же, я вернусь. Так скоро, как только смогу. Раз ты так хочешь.
Я посмотрел на неё в упор:
– А ты? Чего хочешь ты, Осока Тано?
Она одарила меня таким взглядом, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
– Глупый. Никогда в жизни я не была так счастлива. Побегу. Вернусь, и мы всё-всё обсудим подробнее. В конце концов, имеем мы право после всех злоключений на нормальный отдых?
Осока вновь прижалась ко мне, потёрлась виском о щёку, замерла на мгновение. Быстро коснулась своими губами моих, словно скрепляя сказанное, и торопливо зашагала к кораблю, словно боясь, что ещё чуть-чуть, и не сможет улететь вовсе. Я смотрел, как она поднимается по трапу, нагнувшись на самом верху, ещё раз смотрит, машет рукой. Пандус закрылся.
– Ты принял верное решение, – неожиданно прозвучал рядом голос.
– Падме?
Голограмма стояла передо мной и, чуть наклонив голову, с улыбкой смотрела на меня. И опять, в который уже раз за последние месяцы, во взгляде её мне почудилось что-то неуловимо знакомое, словно бы сотни раз виденное раньше. Какое-то дежа вю.
– У меня очень хорошие сенсоры, Алекс, – сказала она. Я почувствовал неловкость:
– Бли-ин, ты всё видела!
– Да ладно, в конце концов, я всего лишь корабль. Хотя, знаешь… Наблюдая за вашими отношениями в последнее время, испытывала сильное желание выбросить обоих в космос, чтобы прекратить мучения.
– Но-но, шутница! Не заставляй меня волноваться за жизнь и здоровье твоих пассажиров! – погрозил я пальцем. И добавил серьёзно: – Береги их, хорошо?
– Не волнуйся. Довезу я её благополучно. И обратно тоже. А снова, как ты выражаешься, попадёт под хвост шлея – приволоку на аркане! – она тряхнула сжатым кулачком. – Как-никак, я не просто корабль. Всё, команда запускать двигатели. Пока.
Падме машинально попыталась чмокнуть меня в щёку, и у неё, конечно, ничего не получилось. По её лицу пробежала лёгкая тень:
– Забываю, что теперь не могу этого делать. Не скучай. До встречи!
И голограмма медленно погасла. Я стоял, чувствуя на губах вкус Осокиного поцелуя. И что-то ещё, вот тут, на щеке. Словно электрический след прикосновения бесплотных губ голограммы. До свидания, мои девочки! До скорого! Серебряный клин «Амидалы» бесшумно приподнялся над площадкой, убрал посадочные опоры. Контуры его смазались, подёрнулись рябью, это заработало маскировочное устройство. Дуновение воздуха – и корабль исчез, растаял без следа.
А дома было всё: и радость, и слёзы, особенно мама отвела душу. И, конечно же, меня расспрашивали, где я был, что случилось. Я ответил честно, что меня похитили пришельцы, а может быть, не пришельцы, просто что-то непонятное. Разумеется, мне никто не поверил, поэтому о парадоксе исчезнувших восьми месяцев жизни я и заикаться не стал. Постепенно в привычной домашней обстановке, под грузом опять навалившихся житейских проблем впечатления недавних приключений смазались, пережитые смертельные опасности стали казаться дурным сном. Только об одном я не мог не думать каждый день: о необыкновенной девушке с ясными глазами, лучше которой не было и нет во всей Вселенной. И, если она – тоже сон, лучше мне будет никогда не пробуждаться.