– М-да уж, – как-то виновато пробормотал Латышевич, почесав затылок. – Перестарался, прошу прощения… Мужики, а что означают четыре полоски? Это не «Полтавщина», что-то другое. У «Полтавщины» голимая свастика и герб Мазепы – белая фигня на красном фоне.
Товарищи помалкивали, никто не знал. Добровольческие батальоны на Украине плодились, как опята, и у каждого была своя мудреная символика.
Часового придирчиво осмотрели, а когда он начал стонать и открывать глаза, еще раз съездили по челюсти, погрузив в дальнейшее небытие. Бесчувственное тело забросали ветками, засыпали листвой.
Теперь работали быстро и проворно. Близость объекта ощущалась мурашками на коже. Они выползали по-пластунски из-за косогора. Позиции для батареи были выбраны идеально – вокруг кусты, овраги, на востоке возвышенность, которая ничуть не мешала вести огонь по навесной траектории. Громоздкие «Гвоздики» были врыты в землю. Длинные, грязно-зеленые пушки 122-го калибра под углом торчали в небо. Шесть полковых самоходных гаубиц – сегодня они еще не применялись, были покрыты маскировочными сетями. Разгружался грузовик с боеприпасами – голые по пояс солдаты вытаскивали из кузова орудийные ящики, укладывали их штабелями. Все становилось ясно как день. Илья лихорадочно определял координаты батареи в полярной системе координат. Затем дал сигнал – откатываемся. Спецназовцы отползли, бросились обратно в лес. Прикрывали командира, который терзал рацию: «Алый, Алый, я Верба! Алый, ответьте Вербе, вы там что, спите?!» Наконец ответили. Он доложил координаты для стрельбы с закрытых позиций. Две цели: гаубичная батарея и лагерь на опушке леса, включающий автомобильную роту и шесть БТРов с расчетами. Остальные пусть живут – не гоняться же со снарядами за каждым пехотинцем. Дальность такая-то, дирекционный угол такой-то… Он уже представлял, как забегали, засуетились артиллеристы Чуровцева. Корректировка дальности, доворот до основного направления стрельбы, поправки на метеоусловия, температуру боеприпасов, износ стволов… Выходные данные сообщаются командирам орудия, те пересчитывают установки, подают команды наводчикам, заряжающим…
Рассчитывать приходилось лишь на первый залп. Если отклонятся (недолет, перелет), то будет весьма прискорбно. Корректировать огонь в таких условиях – равносильно самоубийству. Но артиллерия не подкачала. Орудийные снаряды накрыли обширную территорию, практически не затронув само село! Спецназовцы успели перебежать дорогу и снова загрузились в джип. Фещенко лихо вывел его задним ходом на проезжую часть, переключил передачу – и деревья понеслись мимо окон, как участники спринтерского забега…
Залп орудий накрыл батарею самоходных орудий, не менее десятка взрывов прозвучало в расположении «Гвоздик». Летели клочья земли, вырывало и разбрасывало целые кустарники. Горели искореженные самоходные установки, взрывались снаряды, разбегались выжившие члены расчетов. Второй залп пришелся по опушке в семистах метрах восточнее. Взрывами сносило палатки, корежило и ломало грузовые «Уралы». Уносились солдаты, которым посчастливилось не попасть под град осколков. Снаряды продолжали сыпаться. Опушка леса плавала в дыму. Несколько снарядов взорвались рядом с околицей деревни. Контрольный удар – снова по позициям гаубичной батареи, правда, там уже нечего было уничтожать.
Они проехали еще метров двести. То ли интуиция сработала, то ли что-то еще – Илья приказал Фещенко притормозить. Тот покосился не без удивления, но подчинился. Снова на обочину, за деревья, чтобы не маячить на проезжей части. Спецназовцы лежали в высокой траве недалеко от дороги. На востоке гремели взрывы, ошалело кричали люди. Похоже, артиллерия ополченцев решила поставить в деле «оккупации» села Березни жирную точку: она утюжила все, кроме непосредственно села. Уцелевшие силовики в панике отходили на запад. Снаряды падали уже не с той интенсивностью, но обстрел продолжался. За несколько минут, что спецназовцы с задумчивым видом лежали в траве, на запад промчался грузовик с искореженным бортом. В кузове сидели автоматчики – грязные, у многих лица были в крови, они матерились так, что было слышно за версту. За грузовиком – два бронетранспортера с мрачными пехотинцами на броне, военнослужащими добровольческого батальона «Полтавщина». Еще один грузовик, лязгающий и ревущий, как падающий бомбардировщик.
– Чешите, вояки, чешите… – с видом сытого кота урчал Фещенко. – Приятная картинка, глаз радует…
Промчалось еще несколько транспортных средств, потом стало тихо. Снова разорвалось несколько снарядов. Спецназовцы поежились – совсем близко. На дороге показался штабной джип, украшенный камуфляжными разводами. Лес был сравнительно разрежен, дорога петляла по лесу восьмерками, и этот джип они разглядели, когда до него было метров двести. «Начальство удирает? – мелькнула догадка, и тут же искрой пролетела мысль: – А почему бы нет? Дорога дальняя, повсюду враги. Группа перемещается в зону неопределенности. Почему не обзавестись попутчиком, с которым можно скоротать дорогу и им же прикрыться?» Илья в двух словах объяснил свою задумку.
– Думаешь, возьмем крупного гуся? – сморщился Фещенко. – Да это крысы штабные, какой там гусь…
Но приказ есть приказ, и его выполняют, даже если не хочется. Джип приближался в гордом одиночестве, петлял по лесному серпантину. Позади него взорвался еще один шальной снаряд (эти «канониры» явно перебарщивали). Машина подпрыгнула на выбоине, затряслась. Водитель справился с поворотом, вырулил на прямой участок и начал прерывисто утапливать газ. «Профессионал», – усмехнулся Илья и тут же выпустил короткую очередь по колесам. Машину затрясло, закричали пассажиры в салоне. Джип выбросило с дороги, он перелетел через канаву и врезался в дерево.
Удар был не очень сильный, люди в салоне продолжали кричать. Кто-то пытался отжать заклиненную дверь. Наконец выскочил водитель, с заднего сиденья еще двое – в годах, явно офицерского сословия. Вид у всех троих был такой, словно их облили кипятком. Спецназ пошел в атаку. Офицеры быстро выхватили пистолеты, а водитель вскинул автомат и пустил врассыпную короткую очередь. Роме пришлось повалиться на землю, чтобы не попасть под «струю», Илья отпрыгнул в сторону, покатился по проезжей части. Беспорядочно захлопали выстрелы, загремели автоматные очереди. В этот день удача была на стороне американских штурмовых винтовок. Водитель повалился с окровавленным лицом. У плотно сбитого офицера со шрамом на скуле явно «съехала крыша», он поднял табельный пистолет и начал выстреливать патрон за патроном. Очередь пропорола его туловище по диагонали, швырнула на капот. Он сполз под колеса и уставился в небо остекленевшими глазами. С уголка губ потекла красная струйка. Второй пустился наутек, как заяц. У него имелись все шансы уйти, если бы что-то не надоумило обернуться и выстрелить. Пуля прошла мимо цели, а он потерял драгоценные секунды, да еще и споткнулся. Упал на спину и, вместо того чтобы заорать что-нибудь типа: «Я сдаюсь, не стреляйте!» – принялся палить куда попало. По нему ответили из всех стволов. Офицер изогнулся в конвульсии, захрипел и застыл, разбросав конечности. Все нападающие остались целы – все обороняющиеся были мертвы. Взяли «языка», называется.
– Командир, мы не виноваты, – растерянно развел руками Фещенко. – Они первыми начали, мы, можно сказать, защищались.