– Резонно, – заметил Страйк. – А адрес есть?
– Слушай, отвали, а? – рявкнул Дэс. – Катись отсюда!
Склонившись к микрофону, диджей с профессиональной ухмылкой провозгласил: «Супер!» – когда Жаклин в алом свете начала трясти грудью в такт музыке, потом жестами велел Страйку убираться и повернулся к стопке винила. Смирившись с неизбежным, Страйк позволил довести себя до дверей. Никто этого не заметил: вниманием публики по-прежнему владели Жаклин и экранный Лионель Месси. В дверях Страйк посторонился, пропуская в бар группу явно подвыпивших молодых людей в костюмах.
– Сиськи! – заорал один, указывая на стриптизершу. – Сиськи!!!
Вышибала не стерпел такого нарушения приличий; возникла небольшая перепалка. Страйк терпеливо ждал, пока улягутся страсти. Когда молодым людям наконец позволили войти, он вышел под первые аккорды «The Only Way Is Up» [82] певицы Yazz.
Subhuman [83]
Один на один со своими трофеями он чувствовал себя великолепно. Вот доказательство его превосходства, его поразительной способности скользить мимо обезьян-полицейских и людского стада; он, как полубог, может брать все, что ни пожелает.
Разумеется, у всего есть оборотная сторона.
Почему-то у него никогда не бывало стояка в момент убийства. На стадии планирования – да, сколько угодно; порой он возбуждался от одних лишь мыслей о предстоящем деле, отсеивая и воссоздавая разные варианты. Да и после тоже проблем не было, вот как сейчас, когда он сжимал в руке остывшую, резиновую на ощупь, съежившуюся грудь Келси, которая хранилась у него уже не в холодильнике, а на воздухе. Сейчас-то он был тверд как камень. В морозилке у него лежали пальцы новой жертвы. Он достал первый попавшийся, поднес ко рту и с силой куснул. Представил, что пальцы все еще принадлежат жертве, которая вопит в агонии. Укусил сильнее, смакуя расслоение холодной плоти, неподатливость кости. Все это время он теребил другой рукой резинку своих спортивных штанов… Затем убрал свои трофеи обратно в холодильник, закрыл дверцу и похлопал по ней ладонью, мысленно скалясь: скоро сюда кое-что прибавится. Секретутка была рослой: по его прикидкам, где-то под метр восемьдесят. Но вот загвоздка: она как сквозь землю провалилась. С концами. На работу сегодня не вышла. Он и к Высшей школе экономики подходил, где засек эту платиновую стерву, но в этот раз Секретутки там не было; и в «Корт» заглядывал, и в «Тотнэм». Впрочем, это все временные трудности. Уж он-то ее выследит. В крайнем случае завтра утром на станцию «Уэст-Илинг» сгоняет.
Он приготовил себе кофе и плеснул туда виски из бутылки, которая стояла у него не один месяц. Больше ничего в его убежище, в его святилище, где хранились трофеи, считай, и не было, разве что чайник, пара щербатых кружек, тот самый холодильник – его профессиональный алтарь, старый матрас и порт для айпода. Это все важно. Это составные части ритуала.
Впервые их услышав, он решил: дерьмо, но по мере того, как росла его одержимость низвергнуть Страйка, росла и его любовь к их музыке. Ему нравилось слушать ее в наушниках, когда он следил за Секретуткой, когда чистил ножи. Теперь музыка эта стала для него священной. Строчки из их текстов также стали его религией. Чем больше он слушал, тем острее чувствовал, что эти парни его понимают.
При виде ножа женщины становились очень простыми. Их словно омывало страхом. Была в них какая-то чистота, когда они умоляли сохранить им жизнь. Казалось, что «Культ», как он про себя называл эту группу, все понимает. Все.
Он положил свой айпод на порт и включил одну из самых любимых песен – «Dr. Music» [84] . Потом направился к раковине с треснувшим зеркалом, к бритве и ножницам – все это инструменты, необходимые для полного преображения.
Эрик Блум пел из динамика айпода:
Girl don’t stop that screamin’
You’re sounding so sincere… [85]
I sense the darkness clearer…
Blue Öyster Cult. «Harvest Moon» [86]
Сегодня, первого июня, Робин впервые смогла сказать: «Через месяц я выхожу замуж». Вдруг стало казаться, что второе июля уже очень близко. Портниха в Харрогейте настаивала на завершающей примерке, но Робин понятия не имела, когда сможет вырваться домой. Хорошо хоть с туфлями все было в порядке. Ее мать принимала ответы на свадебные приглашения и постоянно оповещала дочь об изменениях в списке гостей. У Робин было такое ощущение, словно она и не причастна к этой кухне. Утомительные часы наблюдения за квартирой над забегаловкой в Кэтфорд-Бродвей проходили словно в параллельной вселенной, бесконечно далеко от забот о выборе цветов, рассадке гостей и получении двухнедельного отпуска для медового месяца (об этом переживал Мэтью, который втайне от нее готовил поездку и хотел устроить сюрприз).
Робин никак не могла взять в толк, как это она не заметила, что свадьба подкралась так близко. Уже в следующем месяце она станет Робин Канлифф – по крайней мере, так это предполагала. Мэтью, разумеется, не сомневался, что она возьмет его фамилию. В эти дни он был невероятно весел, молча обнимал ее при каждой встрече, не говорил ни слова против ее постоянных задержек на работе, которые подчас отбирали у них и выходные.
Последние несколько дней он подбрасывал ее до Кэтфорда, ему как раз было по пути: компания, в которой он проводил аудит, располагалась в Бромли. Мэтью больше не критиковал презираемый доселе внедорожник, даже когда с трудом переключал передачи или глох на перекрестках: наоборот, он восторгался, как мило было со стороны Линды преподнести им такой замечательный подарок, незаменимый для поездок за город. Вчера, когда они ехали на работу, Мэтью сам предложил вычеркнуть Сару Шедлок из их свадебного списка гостей. Робин догадалась, что ему пришлось собраться с духом уже для того, чтобы затронуть эту тему, ведь одно упоминание имени Сары могло спровоцировать ссору. Какое-то время Робин пыталась разобраться в своих ощущениях, но в конце концов ответила отрицательно.
– Не стоит ее вычеркивать, пусть приходит, – сказала она. – Все нормально.
Если ни с того ни с сего убрать Сару из списка приглашенных, та решит, что Робин только-только прознала о той давней истории, но Робин из гордости предпочитала делать вид, будто Мэтью признался ей давным-давно и это для нее ровным счетом ничего не значило. Однако же когда ее мать (тоже, между прочим, считавшая, что в приготовлениях к свадьбе от Робин мало толку) задалась вопросом, кого бы посадить рядом с Сарой на место Шона – приславшего вежливый отказ университетского друга Мэтью, Робин в свою очередь спросила: