– В одном я уверена, – сказала Робин. – Это не Уиттекер. Если только он сразу после моего ухода не переоделся в треники. На Уиттекере были джинсы, и он… телосложение не то. Этот злодей был сильный, но какой-то дряблый, понимаешь? Хотя и рослый. Вроде тебя.
– Ты рассказала Мэтью?
– Он скоро…
Лицо Робин исказилось от ужаса. Страйк подумал, что, обернувшись, увидит подступающего к ним мертвенно-бледного Мэтью. Вместо этого у изножья койки Робин появилась всклокоченная фигура инспектора Роя Карвера в сопровождении высокой, элегантно одетой Ванессы Эквензи, сержанта полиции.
Карвер был без пиджака. Под мышками у него проступили большие пятна пота. Из-за постоянно розовых белков его ярко-голубых глаз он всегда выглядел так, словно долго плавал в сильно хлорированной воде. В густых седеющих волосах белели крупные хлопья перхоти.
– Ну, как мы себя… – начала сержант Эквензи, разглядывая руку Робин, но Карвер, не дав ей договорить, обличительно рявкнул:
– А ты что затеял, выкладывай!
Страйк встал со стула. Он сдерживался, но у него давно чесались руки кого-нибудь наказать – кого угодно – за то, что случилось с Робин, найти достойную мишень, на которую можно переложить свое чувство вины и тревоги.
– Надо поговорить, – сказал Карвер Страйку. – Эквензи, сними с нее показания.
Прежде чем кто-либо из них смог ответить словом или движением, между двумя мужчинами безмятежно вклинилась миловидная молодая сестричка, которая с улыбкой обратилась к Робин:
– Пойдемте на рентген, мисс Эллакотт.
Робин с трудом извлекла из койки свое негнущееся тело и взглянула через плечо на Страйка, пытаясь напомнить ему о необходимости сохранять самообладание.
– Сюда, – прорычал ему Карвер.
Детектив последовал за Карвером обратно через травматологическое отделение. Как понял Страйк, Карвер потребовал, чтобы ему отвели небольшой кабинет, где родственникам пациентов сообщали дурные вести. Там было несколько мягких стульев, на тумбочке стояла коробка бумажных носовых платков, а на стене висела абстрактная репродукция в оранжевых тонах.
– Я предупреждал, чтоб ты не совался, – начал Карвер, сложив руки на груди и прочно расставив ноги.
При закрытых дверях все тесное пространство тут же пропахло его тяжелым духом. От Карвера, впрочем, разило не так, как от Уиттекера: не извечной грязью и наркотой, а всего лишь пóтом, с которым он был бессилен бороться в течение рабочего дня. Его прыщи стали особенно заметными под лампами дневного света. Перхоть, мокрые подмышки, рябая кожа: он зримо разваливался на куски. Несомненно, Страйк приложил к этому руку, когда публично ославил его в прессе в связи с убийством Лулы Лэндри.
– Девчонку послал Уиттекера выслеживать, точно? – багровея, как ошпаренный, взвился Карвер. – Это ты во всем виноват!
– Да пошел ты! – огрызнулся Страйк.
Только сейчас, вдыхая это потное зловоние, он принял то, что и так было ему известно: Уиттекер – не убийца. Страйк отправил Робин к Стефани потому, что в глубине души считал это задание самым безопасным, но при всем том он поручил ей работать «в поле», хотя не одну неделю знал, что убийца держит ее под прицелом.
Карвер понял, что задел его за живое, и ухмыльнулся:
– Приплетаешь убитых баб, чтоб отчима своего нагнуть, – сказал он, довольный, что Страйк наливается краской и сжимает ручищи в кулаки.
Карвер спал и видел, как бы спровоцировать Страйка на драку; они оба это знали.
– Пробили мы Уиттекера. Всех твоих говнюков пробили. Предъявить им нечего. А теперь слушай меня…
Он сделал шаг по направлению к Страйку. На голову ниже ростом, он дышал властностью разъяренного, озлобленного, но действительно властного человека, который еще нуждается в самоутверждении, но уже чувствует за собой поддержку всех органов правопорядка. Целясь пальцем в грудь Страйку, он продолжал:
– Не путайся под ногами. Скажи спасибо, что на тебе нет крови твоей напарницы. Если увижу, что ты суешься в наше расследование, я живо тебя посажу. Усек?
Его короткий, тупой палец уперся в грудину Страйка. Страйк подавил желание отшвырнуть его руку, но на скулах у него заиграли желваки. Несколько секунд мужчины сверлили друг друга взглядом, ухмылка Карвера стала шире, тяжелое дыхание вырывалось свободно, будто после победы в борцовском матче. А потом он шагнул к дверям, оставив Страйка кипеть от ярости и бессилия.
Когда Страйк медленно возвращался тем же путем, в травматологическое отделение ворвался высокий, красивый, элегантный Мэтью, но с безумным взглядом и растрепанными волосами. Впервые за все время их знакомства Страйк испытал к нему некое чувство, отличное от неприязни.
– Мэтью, – окликнул он.
Мэтью посмотрел на Страйка, будто не узнал.
– Ее на рентген взяли, – сообщил Страйк. – Сейчас уже, наверное, вернулась. Вот сюда, – указал он.
– На какой еще рентген?
– Грудной клетки, – ответил Страйк.
Мэтью оттер его локтем. Страйк не протестовал. Так ему и надо. У него на глазах жених Робин рванулся в палату, а Страйк помедлил, развернулся к двойным дверям и вышел в сумерки.
Чистое небо теперь припорошили звезды. На улице он остановился и зажег сигарету, а потом затянулся, как Уордл, словно никотин был живительным бальзамом. Колено болело. С каждым шагом он относился к себе все хуже.
– РИККИ! РИККИ! – вопила какая-то женщина с неудобным тяжелым пакетом, подзывая к себе убежавшего маленького сына. – РИККИ! ВЕРНИСЬ!
Мальчонка заливался смехом как оглашенный. Страйк машинально наклонился и у самой кромки проезжей части подхватил его на руки.
– Спасибо вам! – чуть не плача, сказала подбежавшая к Страйку молодая мать; из пакета выпали цветы. – Мы папу нашего проведать идем… о господи…
Ребенок неистово брыкался. Страйк опустил его на тротуар рядом с матерью, собиравшей с асфальта нарциссы.
– Держи как следует, – строго наказала она сыну. – Папе подаришь. Смотри не урони! Спасибо, – еще раз обратилась она к Страйку и зашагала дальше, ведя мальчика за свободную ручонку; тот, гордый этим заданием, послушно шел рядом, неся золотистый букет, как скипетр.
Страйк сделал несколько шагов и вдруг остановился посреди тротуара, словно привлеченный невидимой картиной, висящей в воздухе. Легкий прохладный ветер обдувал его лицо, но он, равнодушный к окружающему миру, был полностью устремлен внутрь себя.
Нарциссы… ландыши… сезонные цветы.
Сквозь сумерки до него вновь донесся эхом тот же голос: «Рикки, нет!» – и в голове сработала цепная реакция, осветившая посадочную полосу для теории, которая, как он теперь знал с уверенностью пророка, должна была привести к убийце. Как при пожаре обнажается металлический каркас здания, так и вспышка озарения открыла Страйку остов преступного умысла и допущенные в нем изъяны, не замеченные доселе ни самим Страйком, ни другими, но способные наконец-то остановить убийцу и пресечь его зловещие планы.