Доехав на метро до станции «Уэст-Финчли», Страйк вынужденно проделал долгий путь пешком по Саммерс-лейн, вместо того чтобы взять такси: с финансами стало совсем напряженно. Слегка вспотев на легком холодке, он двигался между спокойными особняками, проклиная тишину зеленой зоны и отсутствие каких бы то ни было ориентиров. Наконец через добрых полчаса после выхода из метро он отыскал дом Келси Платт, побеленный, с чугунной калиткой, размерами уступавший соседним.
Страйк позвонил и тут же услышал голоса за дверью матового стекла – такой же, как у него в офисе.
– По-мойму, это детектив, сонце. – Акцент выдавал уроженца Ньюкасла.
– Ты как в воду глядел! – отозвался пронзительный женский голос.
За стеклом замаячила какая-то красная масса. Дверь открылась; прихожую загораживал грузный босой мужчина в ярко-алом купальном халате. Голова сверкала лысиной, но окладистая седая борода вкупе с красным халатом делала его похожим на Санта-Клауса, правда непривычно грустного. Он неистово тер лицо рукавом халата. Сквозь стекла очков смотрели глаза-щелочки, румяные щеки были мокры от слез.
– Извиняюсь, – хрипло сказал он, пропуская Страйка в дом. – Я после ночной смены, – добавил он в оправдание своего внешнего вида.
Страйк протиснулся мимо него. От хозяина дома пахло камфорой и одеколоном «Олд спайс».
У лестницы стояли, крепко обнявшись, две женщины средних лет: одна блондинка, другая брюнетка; обе рыдали. При появлении Страйка они разомкнули объятия и утерли слезы.
– Простите, – выдохнула темноволосая. – Это Шерил, соседка наша. Она в Магалуфе отдыхала, только что узнала про Келси.
– Простите, – эхом повторила заплаканная Шерил. – Я вас оставлю. Если что понадобится – дай знать, Хейзел. Любая помощь. Любая, Рэй… все, что угодно.
Шерил протиснулась мимо Страйка («Извините») и обняла Рэя. Они, оба тучные, несколько раз качнулись туда-обратно, соприкасаясь животами и обхватив друг друга за шею. На мощном соседкином плече Рэй вновь зарыдал.
– Заходите, – икнула Хейзел, промокая глаза, и повела Страйка в гостиную.
Она смахивала на брейгелевскую крестьянку: те же круглые щеки, выступающий подбородок и широкий нос, над припухшими глазами – мохнатые гусеницы бровей.
– Вот так всю неделю. Знакомые прослышат – и сразу к нам… извините… – всхлипнула она.
За две минуты он выслушал с полдюжины извинений. Есть народы, которые стыдятся недостаточного проявления скорби; а обитатели тихого Финчли стыдились проявлять свою скорбь в присутствии постороннего.
– И никто не знает, что говорить. – Хейзел утерла слезы и жестом предложила Страйку присесть на диван. – Она ведь не под машину попала, не заболела. Люди не знают, что говорить, когда…
Она замялась, но так и не смогла выдавить нужные слова; фраза завершилась громким всхлипом.
– Вы уж меня простите, – сказал в свой черед Страйк. – Я понимаю, как вам тяжело.
В гостиной было безупречно чисто, но как-то неприветливо – вероятно, из-за холодной цветовой гаммы. Мебельный гарнитур из трех предметов, обитых гобеленом в серебристую полоску, белые обои в тонкую серую полоску, диванные подушки с острыми углами, симметрично расставленные статуэтки на каминной полке. На незапыленном экране телевизора бликовал проникающий через окно дневной свет.
За тюлевыми занавесками проплыла размытая фигура вытирающей глаза Шерил. Ссутулившийся Рэй прошлепал босиком мимо двери в гостиную, промакивая лицо поясом халата. Словно читая мысли Страйка, Хейзел объяснила:
– Рэй получил перелом позвоночника, когда пытался вызволить одну семью из горящего пансионата. Стена рухнула, и он упал с лестницы. На три этажа вниз.
– Боже! – вырвалось у Страйка.
У Хейзел дрожали руки и губы. Страйк вспомнил, что сказал ему Уордл: полиция перегнула палку с Хейзел. Жесткий допрос Рэя, видимо, показался ей, впавшей в состояние шока, непростительным зверством, непозволительным усугублением их мучений. Страйк немало знал о грубом вторжении облеченных властью на территорию людского отчаяния. Он побывал по обе стороны баррикад.
– Кому чайку заварить? – хрипло выкрикнул Рэй, по предположению Страйка – из кухни.
– Ступай в постель! – крикнула в ответ Хейзел, комкая промокшие бумажные салфетки. – Я сама заварю! Ложись иди!
– Точно?
– Ложись, говорю. Я тебя в три часа разбужу!
Хейзел вытерла лицо свежей салфеткой, как полотенцем.
– Он инвалидность не стал оформлять, а на нормальную работу никто его не берет, – вполголоса поведала она Страйку, когда Рэй прошаркал назад мимо двери в гостиную. – Спина больная, возраст, сами понимаете, да и легкие никуда не годятся. Черная зарплата… работа посменная…
Голос ее замер, губы задрожали, и она в первый раз посмотрела Страйку прямо в глаза.
– Сама не знаю, зачем я вас позвала, – призналась она. – В голове все перепуталось. Я слышала, она вам писала, да вы не ответили, а потом вам прислали ее… ее…
– Должно быть, для вас это стало ужасным потрясением. – Страйк понимал, что ее состояние не описать словами.
– Это… это сущий кошмар! – возбужденно зачастила хозяйка. – Кошмар. Мы же ничего не знали, вообще ничего. Думали, ей от колледжа работу предложили. А тут полицейские… она сказала, что уезжает на практику, и я поверила. Якобы при какой-то школе ей жилье предоставили. Все правдоподобно… кто бы мог подумать… но ведь она была такой лгуньей. Ни слова правды не могла сказать. Она у меня три года прожила, а я так и не… то есть… я не смогла ее перевоспитать.
– А о чем она лгала? – спросил Страйк.
– Да обо всем, – ответила Хейзел с каким-то непроизвольным жестом. – Могла черное белым назвать. И ведь не из корысти, нет-нет. А для чего – сама не знаю. Ума не приложу.
– Почему она жила с вами? – спросил Страйк.
– Да она мне… она мне была сводной сестрой. По матери. Отец мой умер, когда мне двадцать лет исполнилось. Мама вышла замуж за своего коллегу и от него родила Келси. Между нами разница была – двадцать четыре года… Я тогда уже из родительского гнезда уехала… Была ей скорее теткой, чем сестрой. А три года назад Малькольм с мамой нашей разбились в Испании. Водитель пьян был. Малькольм на месте погиб, а мама четверо суток в коме пролежала и тоже скончалась. У Келси другой родни не было, вот и пришлось мне ее к себе взять.
Поразительная аккуратность обстановки, подушки с острыми уголками, отполированные поверхности без единого пятнышка никак не вязались с образом совсем юной девушки.
– Мы с Келси плохо уживались, – сказала Хейзел, будто в очередной раз читая мысли Страйка. Она ткнула пальцем наверх, куда ушел Рэй, и у нее хлынули слезы. – Он-то куда снисходительнее был к ее капризам, к обидчивости. Рэй легко с молодежью общий язык находит – у него взрослый сын, за границей работает. А когда полицейские нагрянули, – продолжила она с внезапной злостью, – и сказали, что она… что ее… Рэю так досталось… будто он какой-то… да ему тыщу лет не… Я ему тогда сказала: это что же делается, такое в страшном сне не приснится… В новостях показывают, как люди умоляют детей вернуться домой… как невиновных судят… кто бы мог подумать… вам бы в голову не пришло… а мы откуда знать могли, что она пропала? Уж мы бы на розыски бросились. Откуда нам было знать?.. А полицейские Рэю такие вопросы задавали… где он находился и все такое…