Сейчас ее обступали прекрасные, увитые плющом, сверкающие оконными стеклами малоэтажные викторианские дома с глянцевыми дверями и наличниками. Здесь все говорило о комфортабельном, обеспеченном существовании, на какое рассчитывал Мэтью, когда еще лелеял надежду, что Робин найдет для себя более высокооплачиваемую работу. Она постоянно твердила, что не гонится за деньгами и не думает сравняться с ним, но странно было бы, оказавшись в таком районе, среди красоты и спокойствия, не сопоставлять здешние дома с другими, где предлагались «небольшие комнаты в сугубо веганских апартаментах, с возможностью пользоваться мобильным телефоном исключительно при закрытых дверях» – вот это было ей по карману, равно как и чулан в Хэкни, «в приветливом, достойном квартале, готовом ПРИНЯТЬ ВАС НА БОРТ!».
У нее опять зазвонил мобильный. Она ожидала, что ей перезвонит Страйк, и содрогнулась, увидев: БРОКБЭНК.
Набрав полную грудь воздуха, она ответила:
– Венеция Холл.
– Адвокат, что ли?
Робин не задумывалась, какой у него окажется голос. Сам Брокбэнк виделся ей чудовищем: извращенец, вооруженный зазубренной «розочкой», длинномордый урод, симулянт. Тембр голоса оказался глубоким, а говор, не столь ярко выраженный, как у единоутробной сестры, все же напоминал о Бэрроу.
– Да-да, – подтвердила Робин. – Это мистер Брокбэнк?
– Он самый…
В его молчании было нечто угрожающее. Робин торопливо отбарабанила свою легенду о компенсации, возможность назначения которой будет согласована при личной встрече. Когда она умолкла, он не отреагировал. Робин, взяв на себя роль Венеции Холл, запаслась самоуверенностью и не торопила собеседника, но ее нервировало потрескивание в трубке.
– А как вы на меня вышли?
– Заметки по вашему делу попались нам в архиве, когда мы расследовали…
– Чего это вы расследовали?
Почему в каждой его фразе ей мнилась угроза? Он же не стоял рядом с ней? На всякий случай Робин огляделась. На залитой солнцем фешенебельной улице было безлюдно.
– Расследовали подобные случаи телесных повреждений, полученных военнослужащими в ситуациях, не связанных непосредственно с боевыми действиями. – Робин, к своему неудовольствию, заговорила на тон выше.
И снова пауза. Из-за угла выехал автомобиль. Черт, как некстати, подумала Робин, узнав в водителе настырного Папу-Злодея, за которым должна была скрытно следить. Он смотрел на нее в упор. Робин, опустив голову, побрела прочь от школы.
– Дык что от меня требуется? – рявкнул ей в ухо Брокбэнк.
– Мы сможем встретиться, чтобы обсудить ваш случай? – спросила Робин; у нее защемило в груди.
– Вы ж говорите, что читали про мой случай, или как?
У Робин от ужаса зашевелились волосы.
– Есть один мудень, Камерон Страйк зовут, – он мне башку проломил.
– Да, я видела эти сведения в ваших документах, – едва не задохнулась Робин, – но нам необходимо получить от вас…
– Заяву, что ли? – В наступившей паузе опять замаячила опасность. – А ты, часом, не архангел?
Робин Эллакотт, северянка, поняла; Венеция Холл, столичная адвокатесса, осталась в неведении. В Кумбрии архангелами называли полицейских.
– Как вы сказали, простите? – Она изобразила вежливую растерянность.
Папа-Злодей припарковался у дома отлученной жены. Вот-вот могли появиться его сыновья, идущие с няней на игровую площадку. Робин должна была зафиксировать любую попытку сближения. За это ей платили деньги.
– Легавая! – агрессивно выплюнул Брокбэнк.
– Легавая? – Робин постаралась включить недоверчивые, а потом смешливые нотки. – Да что вы, конечно нет!
– Не врешь?
Из подъезда показалась рыжеволосая нянька. Робин услышала, как открывается дверца автомобиля. Пришлось изобразить оскорбленную добродетель.
– Не имею такой привычки. Если вас не заинтересовало наше предложение, мистер Брокбэнк…
У нее слегка вспотели ладони. И тут, к ее удивлению, он сказал:
– Ладно, можно и встретиться.
– Отлично. – На глазах Робин нянька выводила на тротуар двух мальчиков. – Где вы базируетесь?
– В Шордиче, – ответил Брокбэнк.
Нервы у Робин была натянуты как струны. Значит, он в Лондоне.
– В каком месте вам будет удобно?..
– Что там за кипеж?
Это нянька заверещала при виде Папы-Злодея, который приближался к ней и детям. Один из мальчишек заголосил.
– По правде говоря, сегодня моя очередь забирать сына из школы, – сказала Робин, перекрывая крики и вопли.
На другом конце вновь повисла пауза. Непринужденная Венеция Холл нарушила бы ее не задумываясь, но Робин сковала беспричинная, как она пыталась себе внушить, тревога. И тут Брокбэнк, к ее ужасу, спросил нараспев, дыша ей в ухо:
– Мы знакомы, девочка?
Робин хотела ответить, но у нее перехватило горло. Связь прервалась.
Then the door was open and the wind appeared…
Blue Öyster Cult. «(Don’t Fear) The Reaper» [63]
– С Брокбэнком полный провал, – выдавила Робин. – Я жутко виновата… Сама не понимаю, как можно было так сплоховать! Да к тому же Папу-Злодея не сфотографировала, потому что стояла слишком близко.
В пятницу Страйк появился в агентстве ровно в девять утра, но не сверху, из мансарды, а снизу, с улицы, – при полном параде и с рюкзаком за спиной. Опять. Робин слышала, как он, поднимаясь по лестнице, напевал себе под нос. После ночи, проведенной у Элин. Робин позвонила ему накануне, чтобы доложить о звонке Брокбэнка, однако Страйк не мог долго разговаривать и перенес обсуждение на завтра.
– К черту Папу-Злодея. Щелкнем его в другой раз, – говорил Страйк, хлопотавший над чайником. – А с Брокбэнком ты отлично управилась. Мы теперь знаем, что он в Шордиче, что затаил на меня злобу и что заподозрил в тебе легавую. Интересно, почему он насторожился: потому, что лапал детишек во всех концах страны, или потому, что недавно зарезал юную особу?
C тех пор как Брокбэнк прошипел ей в ухо свои три прощальных слова, Робин ходила как пришибленная. Вчера вечером они с Мэтью не перекинулись и парой слов; не зная, как преодолеть внезапное и не до конца понятное чувство беззащитности, Робин возлагала все надежды на встречу со Страйком, который – единственный – мог истолковать зловещий вопрос: «Мы знакомы, девочка?»
Сегодня она хотела бы видеть Страйка серьезным и собранным, каким он был, когда запретил ей расхаживать по улицам в темноте, потому что расценил посылку с отсеченной ногой как угрозу. Но человек, который сейчас бодро заваривал себе кофе и балагурил насчет педофила и убийцы, при всем желании не мог привести ее в равновесие, а тем более представить, каково ей было слышать в ухе дыхание Брокбэнка.