— Значит, побег возможен только при перевозке Рейли в Кресты.
— Другого выхода нет…
Они отправились к Голицыну, чтобы вместе составить более точный план операции. Капитан сказал, что дело серьезное, и все это нужно оговорить с высшим начальством — вплоть до генерал-майора Соболева.
Завязался мудреный узелок.
Для полного счастья недоставало только интриг питерских масонов.
* * *
Когда Голицын арестовал Рейли, вместе с ним был схвачен Александр Яковлевич Гальперн. Этот господин, формально — адвокат и присяжный поверенный Санкт-Петербургской судебной палаты, был масоном не простым, то есть не простодушным, из тех, что со времен императора Павла мечтали себе и мечтали о мировом переустройстве. Этот как-то загадочно прибился к Британскому посольству и сделался там юридическим консультантом. Что было раньше: устройство на эту должность Гальперна или его посвящение в ложу «Великого востока народов России», оставалось только гадать — масоны обожали конспирацию.
Как бы то ни было, СОВА с полным основанием подозревала масонов в тесном сотрудничестве с британской разведкой. И не отдельных авантюристов, а руководство ложи. Но требовались доказательства. А лучший способ получения доказательств — ловушка!
На совещании руководителей всех управлений Службы в бастрыгинском особняке речь держал Голицын. Он разработал план действий и был готов к самым заковыристым вопросам.
— Что мы имеем, господа? Мы имеем классический случай выманивания из норы старого лиса. Локхарт — не главный наш враг, главный — мистер Бьюкенен. И нора у него очень надежная — посольский особняк. Из этой норы он делает вылазки. И старается при этом, чтобы каждая получила максимальную огласку или даже вызвала страх. Покушение на князя Вяземского во время торжеств 21 февраля и провокация на австрийской границе в начале марта с подкидыванием письма венценосной особы — наиболее яркие примеры. Если бы мы были предупреждены о них, то смогли бы действовать более продуктивно. Но после драки кулаками не машут. Таковое махание выставило бы нас перед государем императором в дурном свете. Значит, требуется ответная провокация. Лично я не вижу иного пути обезглавить британскую гидру и, думаю, отсутствующий здесь Борис Леонидович — тоже. Приняв к исполнению мой план, мы сможем доказать связь русских масонов с официальным Лондоном и их соучастие в заговоре против государя императора.
Сказав это, Голицын оглядел коллег, словно спрашивая: продолжать, или вы изволите высказаться? Соболев едва заметно кивнул.
— Итак, господа… Примем за основополагающее, что мистер Бьюкенен пытается вызволить мистера Рейли. Его сотрудники уже предпринимают шаги, и нам пока удается водить их за нос. Но долго это продолжаться не может. Рейли британскому послу необходим — он держит в голове всю британскую агентурную сеть в России и все связующие звенья, в том числе и среди масонов. Наши английские друзья — лучше бы сказать «наши английские френды» — после недавних событий не захотят явно вмешиваться в организацию побега и, скорее всего, доверят это дело господам из ложи «Возрождение» или «Большая медведица». Они и обстановку лучше знают, и могут употребить для операции таких людей, с которыми английские френды даже не знают, как разговаривать. До сих пор претензий к моей логике нет?
— Продолжайте, капитан, — сказал Соболев.
— Побег Рейли будет курировать, скорее всего, кто-то из магистров, имеющий непосредственную связь с Бьюкененом. Вполне возможно, сам господин Некрасов, учитывая, что Гальперн арестован. Если устроить ложный побег, то можно выманить старого английского лиса из норы и заодно подцепить на крючок кое-кого из Великого востока народов России. И тут я перехожу к самой уязвимой части своего плана. Рейли должен быть настоящим. Наш английский лис знаком с ним лично. Но сам он вряд ли поедет к Трубецкому бастиону удостовериться, что мы не подсунули ему двойника Рейли. Скорее пошлет человека, который тоже знает его, но нам или неизвестен, или порядком подзабыт. И если во время проведения операции, которую я позволил себе назвать «Старый лис», у противника возникнут сомнения, считайте — дело провалено.
— Да, — согласился Соболев. — Это я понимаю. Насчет названия еще подумаем. Продолжайте, капитан.
Голицын едва не вздохнул с облегчением: самая опасная часть доклада, кажется, прошла благополучно. Но он умел сдерживать любые порывы. И стал во всех подробностях излагать план.
Гусев и Громов ждали за дверью и очень переживали — они внесли в операцию столько фантазии и смекалки, что сильно бы расстроились, не получи план начальственного утверждения.
Наконец Голицын вышел в коридор.
— Ну что, господа… Работаем.
— Есть работать! — весело ответили новоиспеченные «комбинаторы».
Голицын усмехнулся. Если все получится, как задумано, светят золотые подполковничьи погоны. Вот было бы забавно, если бы особым распоряжением государя на них привинтили ту самую совушку из темно-красной эмали с мелкой бриллиантовой россыпью вокруг глаз…
Как же забавно выглядишь, если смотреть на себя издалека. Мы — не кто-нибудь, мы — СОВА! Бегали, суетились, пристраивали заказ на фабрике самого Фаберже, и что? Как теперь прикажете носить этих сов — на мундире на них место не предусмотрено, на штатском пиджаке сзади за лацканом, как значок полицейского агента, что ли?..
Он подозревал, что прочие «совята» точно в таком же недоумении.
А подполковник — это уже солидный чин. Это — хорошая ступенька на служебной лестнице. Если года через три удастся дослужиться до полковника, то можно и о женитьбе подумать. Полковник уже как бы по долгу службы обязан быть женатым, семейным, уважаемым членом общества. Что касается госпожи полковницы — уж чего-чего, а девиц на выданье в свете хватает. Главное — обойтись без страстей, как случилось однажды, еще во времена учебы в академии…
Голицын тряхнул головой, прогоняя наплывающие некстати воспоминания, и тут же невольно припомнил рассказ Давыдова об Элис Веллингтон. Незадолго до Рождества они встретились по служебной надобности, завершили встречу сперва в ресторане «Европа», а потом — в «ренсковом погребке» где-то на Литейном. Только там подвыпивший Давыдов, мотая чернокудрой, как у прадеда, головой и стуча кулаком по столу, признался в своем необъяснимом безумии.
«И пропала! — твердил он. — И пропала! Пропала, понимаешь? И ничего больше нет…»
Голицын охотнее дал бы себе руку отрубить, чем позволил, чтобы кто-то видел его в таком же невменяемом состоянии, пусть даже давний друг.
Однако «совиное» руководство, приняв план в целом, затеяло переписку и консультации с прочими ведомствами, из чего произошел спор с контрразведчиками.
Громов нервничал. Он до мелочей продумал план увоза узника из Петербурга в сторону Выборга. На этом направлении настояли хозяева Ивановича. Но ведь так, пожалуй, можно дождаться и весенней распутицы, и тогда бравая мотоциклетка с тремя седоками запросто может увязнуть в грязи, едва выехав за Выборгскую заставу.