— А чего выбирать? Я знаю, что мне нужно. Вот такой величины «Леда и лебедь», только Леда чтобы в кружевной рубашечке и черных чулочках, лежа на спинке, а заместо лебедя — петух.
— Есть и в черных чулочках, и с поросеночком…
— Нет. С петухом!
— Извольте-с! Есть с петухом…
Через минуту приказчик вынес статуэтку формально соответствующую требованиям, вот только дама стояла на коленках и локотках, а петух сидел у нее на заду.
— Нет, не то! — делано возмутился Денис. — Я же ясно сказал: дама на спинке!.. Послушайте, мне препираться некогда, плачу вчетверо. Может, вы знаете, у кого такая фривольность имеется, так я за адресок заплачу, сам поеду договариваться?
Приказчик задумался.
— Хорошо заплачу, — добавил Давыдов. — Очень хорошо!..
— Я попробую-с… сегодня же…
— То есть статуэтка на примете имеется?.. Отлично! Заеду вечером.
Не прощаясь, Давыдов вышел и, остановив извозчика, умчался.
* * *
А Никишин, переодетый посыльным из «Мюра и Мерилиза» (в гардеробе полицейских агентов и не такие наряды водились), с огромной коробкой мыкался по улице, вызнавая у дворников про некую госпожу Шварцман, которая набрала товара, оплатила, но отчего-то дала неверный адрес. Он даже не подал виду, что знаком с господином, вышедшим из антикварной лавки.
Несколько минут спустя приказчик выглянул, подозвал дворника, пошептался с ним. Дворник постучал в полуподвальное окно и вызвал парнишку лет двенадцати. Тот вошел в лавку, выскочил через минуту и бегом понесся в сторону Петровки. Никишин, поймав «ваньку», поехал следом.
Давыдов полагал, что агент последует за гонцом с запиской до Большого Головина переулка, а там будет действовать по обстоятельствам. Может, высмотрит каких-то гостей Гольдовского, может, пойдет «топтуном» за самим хозяином. Если Гольдовский поедет за бесстыжей фигуркой к Шурке Евриону — тоже неплохо. Там можно присмотреть место для якобы случайной встречи. Поэтому, до поры не беспокоясь о его передвижениях, Давыдов отправился к Барсуковым.
Он спросил Алексея, не знаком ли тот с неким Гольдовским. Барсуков не мог вспомнить такую личность, зато вспомнила Катя. Оказалось, буквально на днях они этому господину перемывали кости в дамской компании.
— У Курехиных старший сынок, Саввушка, гимназист выпускного класса. Так ему этот Гольдовский книжки приносил. Хорошо, третьего дня пришел к ним в гости батюшка Иннокентий и книжки увидел — так за голову схватился! Это ж, говорит, масонские писания, против Бога, царя и Отечества! Сжечь велел немедля, — с ужасом рассказывала Катя.
— И что, сожгли? — с тревогой спросил Денис.
— Саввушка взмолился: ему Гольдовский книжонки под честное слово дал, непременно нужно вернуть.
— А дайте-ка, я погляжу на эти книжонки. Может, все не так уж страшно? — предложил Давыдов.
Барсуков, поймав его взгляд, поддержал приятеля: кто, как не Денис Николаевич, в таких вещах разбирается? Тут же послали Кузьму за извозчиком, втроем поехали к Курехиным.
Книжонки были маловразумительные, но, листая их, Давыдов обнаружил за одной обложке записанные телефонные номера. Саввушка поклялся, что это не его рук дело. Давыдов номера списал и сразу повез их к Максимову — пусть его служащие выясняют, чьи?
А потом он отправился на Кузнецкий мост.
К его немалому удивлению, именно там обнаружился Олег Гольдовский с корзиной. В корзине лежала обмотанная полотенцем статуэтка.
— Так это тебе она потребовалась? — удивился Гольдовский. — Ну, сцена как в романе! Расстались, бог весть когда, в Питере и встретились в Москве по поводу фривольной фигуры! На что она тебе?
— Дурацкая история! Был в гостях у одного чудака. Там вся каминная полка таким добром уставлена. Ну, выпили, меня качнуло — чуть в камин не грохнулся, а именно эта дура стояла с краю. И вдребезги! Поклялся купить такую же во что бы то ни стало! — объяснил Давыдов. — Во всем Питере не нашел… А тебе-то это штучка зачем?
— Попался я, как кур во щи! — признался Гольдовский. — У меня теперь такая женщина! Любит — сил нет! Но с художественным вкусом у нее — беда…
— Может, и не беда, если предпочитает дорогие статуэтки?
— Беда, самая настоящая. Но — красавица!.. А темперамент?
— Подружки у нее не найдется, с темпераментом? — подмигнул Давыдов.
— Подружка-то найдется, — ухмыльнулся понимающе Олег. — А ты тут какими судьбами?
— Заскучал я в Питере… Карьера, служба… Осточертело! Вот мне тридцать лет. Вроде жениться пора, остепениться. Долг перед Отечеством я выполнил, воевал… И, знаешь, напала на меня такая хандра! Вокруг рожи какие-то плоские, разговоры пошлые, дурацкие! Как подумаешь — этого ли я в юности хотел?
— Заскучал, выходит?
— Заскучал. Книжка мне одна недавно попалась — про «вольных каменщиков». Так, читаючи, обзавидовался: живут же люди в единении и братстве! А у нас — тьфу!.. Ладно, что я все про себя? Ты-то как?.. Да что мы тут торчим! Едем ну хоть в «Эльдорадо»! Я только за услугу заплачу…
Давыдов дал приказчику два рубля и увел Олега из лавки.
— Заедем за твоей красавицей, за подружкой, и в «Эльдорадо!» — приговаривал Денис. — Кутнем! Жаль, к «Тестову» водить девиц не положено. Правда ли, что у него завелись постные пельмени?
— Как это — «постные пельмени»?
— Сослуживец рассказывал. Был у «Тестова», пригласили. Называлось это чревоугодничество «Обед в стане Ермака Тимофеевича», а в меню одно блюдо — пельмени. И такие, и сякие, и с рыбой, и чуть ли не с черепахой, а на десерт — пельмени с фруктами в розовом шампанском. Вот я и подумал: с фруктами ведь непременно постные! Или нет? Эй, эй, стой!..
Подъехал извозчик-«лихач».
— Погоди, Денис, погоди! — спохватился Гольдовский. — В «Эльдорадо» мы в другой раз поедем. А сегодня… Знаешь ли что?.. Я могу взять тебя в один замечательный дом, познакомлю с умными людьми. Я теперь — литератор, меня в такие гостиные приглашают — ты дар речи утратишь. Едем туда!
— А это? Не могу же я тащить к приличным людям такой ужас? — Давыдов показал на корзинку. — Завезем ко мне в «Гранд-отель», заодно с тобой расплачусь.
Тут Гольдовский возражать не стал.
Дениса же служба приучила не просто к опрятности, а к дорогостоящей опрятности. Он, когда вошли в хорошо освещенный вестибюль отеля, кинул взгляд на ботинки Гольдовского, на его перчатки, на обшлага пальто, и понял: тот, кто подкармливает бывшего однокашника, давненько о нем не вспоминал.
— Так куда мы едем? — спросил Давыдов, уже расплатившись за дурацкую покупку и мысленно назначив ее в подарок Голицыну (надо ж побаловать высоконравственного друга!).
— К графине Крестовской!
Если бы в руках у Дениса была корзинка со статуэткой, он бы ее уронил.