Рассказ Паулюса хорошо передает весь трагизм ситуации, сложившейся для окруженных. Строго говоря, Паулюс, да и командующий группы армий «Б» Вейхс, немного промедлили с оценкой ситуации. Уже к исходу 20 ноября, когда выявилась нестойкость румын, им должно было быть ясно, что над 6-й армией нависла реальная угроза окружения, равно как и то, что у армии нет сил предотвратить эту угрозу, продолжая одновременно удерживать Сталинград. Паулюс и Вейхс прекрасно знали, что 6-я армия испытывала острую нехватку во всем необходимом еще до начала советского контрнаступления, когда с ней существовала устойчивая сухопутная связь. Также генералы понимали, что снабжать такое количество войск по воздуху нереально, особенно в зимних условиях когда значительно возрастают потребности войск в горючем, продовольствии, строительстве теплых блиндажей, которые в степях строить не из чего, и, наоборот, из-за погодных условий резко сокращается количество летных дней.
Также Паулюс не мог возлагать особых шансов и на успех деблокирующего удара. Из беседы с Готом он понял, что боеспособных сил в распоряжении командующего 4-й танковой армии в настоящее время нет, а из оставшихся потрепанных румынских дивизий ударной группировки не создашь. Надежда могла быть только на прибывающую из Франции 6-ю танковую дивизию, да на переброску каких-то подкреплений с Кавказа, где лишних войск тоже не было. Паулюс вряд ли знал, но Вейхс и Манштейн не могли не знать, что 25 ноября началась советская операция «Марс» против Ржевско-Вяземского плацдарма группы армий «Центр», и оттуда нельзя было забрать под Сталинград дополнительные дивизии. Между тем, советское наступление на юге успешно продолжалось, и фронт все дальше удалялся от окруженных под Сталинградом. В этих условиях командованию группы армий «Дон» приходилось бросать прибывающие скудные резервы не только для создания деблокирующей группировки, но и для обороны рубежа реки Чир, где фронт держали по большей части импровизированные боевые группы.
При таких обстоятельствах немедленный прорыв 6-й армии из окружения был ее единственным шансом на спасение. И когда Паулюс говорил, что не рискнул принять предложение Зейдлица прорываться, несмотря на приказ удерживать Сталинград, потому что удержание города могло быть вызвано стратегическими соображениями, связанными с положением на кавказском фронте, он лукавит. Как раз прорыв 6-й армии давал надежду на то, что удастся создать прочный рубеж обороны в нижнем течении Дона и на Маныче, чтобы удержать Ростов и сухопутный коридор с кавказской группировкой, что позволило бы сохранить значительную часть северо-кавказских завоеваний и в 1943 году даже попытаться повторить поход на Баку (хотя такой поход повторить Гитлер бы вряд ли рискнул).
Сложилась стратегически парадоксальная ситуация. Манштейн с очень небольшими силами должен был пытаться сдержать советское наступление к Ростову в то время, как основная часть наиболее боеспособных дивизий группы армий «Дон» сковывалась у Сталинграда почти такими же советскими силами, которые продолжали наступление на Ростов.
Возможно, если бы на месте Вейхса 19 ноября был Манштейн, события могли бы развиваться по-другому. Любимец фюрера мог рискнуть для пользы дела однажды не подчиниться его приказу и сразу же пойти на отвод 6-й армии из Сталинграда, чтобы она успела, пусть с потерями, но выскочить из смыкающегося кольца, надеясь потом оправдаться перед Гитлером. Тем более, что никакой стратегической роли Сталинград уже не играл. Сам город и его промышленность были настолько разрушены, что в условиях войны не имело смысла восстанавливать заводы на прежнем месте. А Волга еще в течение нескольких месяцев после капитуляции армии Паулюса была недоступна для судоходства из-за многочисленных мин, которые ставил люфтваффе. Максимум, чем рисковал бы командующий 6-й армией в этом случае – это то, что его за неподчинение приказа на несколько месяцев переведут в резерв. И, конечно, тогда бы Паулюсу не светили в ближайшем будущем погоны генерал-полковника и тем более фельдмаршала. Манштейн, к тому времени уже бывший фельдмаршалом, рисковал бы меньшим, чем Вейхс и Паулюс, не решившиеся на столь радикальный шаг, как самостоятельный прорыв из окружения.
А генерал от артиллерии Вальтер Зейдлиц-Курцбах, глубоко уязвленный тем, что его вполне разумное предложение о немедленном прорыве из окружения не было принято, и не без оснований считая Гитлера ответственным за трагедию 6-й армии, в плену стал «немецким Власовым» – предложил советскому командованию сформировать коллаборационистскую армию из сталинградских пленных, не зная, что подавляющее большинство из них уже погибло от голода и болезней. Сталин так и не санкционировал создание воинских частей из пленных немцев, вполне обоснованно сомневаясь в их благонадежности. Зейдлицу лишь позволили возглавить созданный в чисто пропагандистских целях «Союз немецких офицеров» и стать заместителем председателя столь же эфемерного комитета «Свободная Германия». После окончания войны, когда нужда в Зейдлице отпала, его до 1955 года продержали в советской тюрьме, обвинив в мнимых военных преступлениях. После возвращения в Западную Германию от него отвернулись почти все друзья. Всеми забытый, Зейдлиц умер в 1976 году в Бремене, дожив до почтенного возраста в 87 лет. В 1996 году Российская Федерация его посмертно реабилитировала, отменив приговор 1950 года.
Уже в первые дни окружения 6-я армия испытывала нехватку продовольствия, запасов которого практически не было. Так, солдат 376-й пехотной дивизии Гельмут Людвиг, взятый в плен 3 декабря, на допросе показал: «…на 30, 1 и 2, т. е. на три дня, мы получили:
Хлеба – 500 г,
Масла – 25 г,
Консервов – 50 г,
Папирос – четыре штуки,
Конфет – одну штуку,
Добавить к этому, по-моему, уже нечего… Все наши люди к моменту моего пленения были крайне истощены. Недоедания, утомительные отступления с непрерывными боями, морозы и, наконец, голодный паек сыграли свою роль. В нашей роте было до шести человек обмороженных и много больных».
Другой пленный из той же дивизии, Карл Вильникер, плененный 8 декабря, сообщил об ухудшении снабжения продовольствием: «Хлеб в последний раз мы получили 4 декабря, примерно по 75 г на человека, 5, 6, 7 декабря хлеба вообще не выдавали. Единственное, что мы получали за эти дни – вечером котелок похлебки на троих. Масло, сахар, папиросы перестали выдавать уже 3 декабря».
В информационной сводке «О морально-политическом состоянии и снабжении окруженных под Сталинградом немецко-фашистских войск», составленной 12 декабря 1942 года в Особом отделе Сталинградского фронта и направленной в Особый отдел Донского фронта, утверждалось: «Своим румынским союзникам немцы совершенно перестали доверять. Добровольно перешедшие на нашу сторону солдаты 20-й румынской ПД Дмитреску, Дума и Сынжегеориан рассказали, что 3 декабря остатки 20-й румынской дивизии были сняты с фронта и солдат группами по 30–35 человек придали немецким полкам. Оружие у них отобрали и используют сейчас на хозяйственных работах, на постройке оборонительных сооружений.
Румынские солдаты со времени окружения, 20 ноября, не видели хлеба, пищу получают только один раз в день – вечером похлебку с 150–200 г конины. Немцы издевательски заявляют, что румын нечего кормить, так как они все равно сдаются в плен».